— С какого бодуна он так решил?
Мой приятель промолчал, и меня осенило:
— Ты ему, что ли, сказал?!
— Допустим.
— Но зачем??
— Во-первых, о том, что ты, возможно, будешь нашим финансистом, я сказал не Кену, а Вадиму; а там уж и до Кеши дошло.
— Зачем тебе это понадобилось?
— Надо ж было оправдать твою поездку сюда. А то б они с Петей на твое место своего человека взяли. А на фига мне такое счастье — жить с чужим мужиком в одной комнате?
— Значит, ваше начальство присматривается ко мне как к будущему главбуху? При том, что я сальдо от сальто не отличаю? А бульдо — от бульдога?
— А от тебя что, убудет?
Я покачал головой:
— По-моему, тебе просто нравится ставить всех в неловкое положение. И дразнить Кена.
— Ладно, кто бы говорил о неловком положении! Я тебя обеспечил крышей над головой, кормежкой, развлечениями, бабу тебе предоставил…
— Лесю не трожь! — предупредил я, сжимая кулаки, и Саня сразу заткнулся и перевел разговор на другую тему:
— А Иннокентия я действительно дразню. Чертовски приятно поиздеваться над своим непосредственным начальником — особенно когда под ним кресло шатается.
Мой друг сам вывел разговор на второй интересующий меня вопрос.
— Кстати, ты мне рассказывал, еще по дороге, что Иннокентий проворовался. А откуда ты сам об этом узнал? И кто рассказал про растрату вашему боссу?
Саня ухмыльнулся:
— А как ты думаешь?
— Ты Иннокентия заложил?
Мой дружбан хохотнул, развел руками и ответил почему-то на своем дурном английском:
— Ху ноус, ху ноус
[16]
…
Мы повернули к дому. Разговор с Сашкой вышел каким-то мутным. И оставил у меня острое чувство неудовлетворенности и недовольства приятелем.
…Больше ничего интересного или любопытного в тот вечер, первого января, не случилось.
Случилось — ночью.
…Когда все уже улеглись — довольно рано, и я, опять в полном одиночестве, устроился в гостиной, чтобы записать события сегодняшнего дня, — произошло еще кое-что. Писать об этом мне стыдно — но придется, раз уж я решил вести дневник честно. Без купюр.
Когда я уже заканчивал отчет о событиях первого января, из комнаты, где жили Вадим и Настя, раздался мягкий шум, этакая ласковая возня. Вскоре шум и причмокивоания, и неразборчивое бормотание превратились в ритмичное дыхание и воздушные стоны. Я замер на месте, ни жив ни мертв. Вздохи становились все глубже, постанывания — все громче, пока не превратились в краткий и шумный мужской рык и женский протяжный стон.
Признаться, эта звуковая порнуха настолько меня возбудила, что мне, чтобы успокоиться, пришлось пробираться в ванную и там принимать ледяной душ. Будь проклята эта моя все никак не кончающаяся юношеская гиперсексуальность!
2 января
Этот день, один из самых страшных в моей жизни, я вряд ли когда-нибудь забуду… нет, не забуду вообще… вид окровавленного тела, распростершегося…
Нет, надо рассказывать по порядку — а это трудно… мысли мешаются… всплывает, безо всякой хронологической связи, то одно, то другое… все, я должен взять себя в руки и записать-таки по порядку, что случилось. Не только ради своих достаточно эфемерных (или, точнее сказать, виртуальных) долгов пред френдами из коммьюнити, которые ждут очередную главу моего повествования, но и потому, что — хорошо известно из психологии! — процесс вербализации собственных травмирующих впечатлений помогает рассказчику пережить их, смягчает остроту…
Итак. Я собрался с мыслями. Я готов повествовать.
Второе января началось, можно сказать, совершенно обыденно — мы привыкли уже к жизни за Полярным кругом, в стране Суоми, и стали воспринимать ее прозаично. Утром, еще затемно, когда мы едва позавтракали, девушки (Леся со Светой) явились к нам. И Светка категорически заявила, обращаясь ко мне и апеллируя к своей подруге:
— Все! Хватит вам по лесам бегать, оленей пугать! Что за безобразие? Приехали на горнолыжный курорт, а сами, как лохи, бегаете на лыжах обычных. И вам не стыдно? Все на гору, стройными рядами!
Леся неуверенно глянула на меня. По ее взгляду я понял, что ей, конечно, хотелось бы покататься с горы, но… У нее не особо получается… и нет модной экипировки… и ски-пасс дорого стоит… Тут гаркнул Саня:
— А свои ски-пассы вам Родион со Стелкой отдадут. Они все равно сегодня в Рованиеми едут.
Леся заметно приободрилась, а я решительно поддержал друзей:
— Да! Надоело уже на горки залазить своими ножками! Пусть нас подъемники покатают!
А Светка схватила Лесю за плечо и что-то горячо зашептала ей в ухо — из ее монолога я услышал лишь пару обрывков фраз: «…вполне нормальный прикид…» и «…другие еще в сто раз хуже катаются…». Саня довольно ухмылялся — причем с таким видом, что я заподозрил, а не он ли придумал, как затащить нас назад на гору?
И Леся сдалась. Сказала: «Едем».
Мы надели горнолыжные ботинки и взяли доски. Свою маску и «балаклаву» я отдал Лесе, у которой никаких горных аксессуаров не имелось.
Пока мы поднимались с ней на кресельном подъемнике, плечом к плечу, я нашептал ей, в речи, полной эвфемизмов, как слышал вчера отголоски бурного секса между колченогим Вадимом и его женой. Рассказал неспроста: было интересно, как девушка прореагирует на столь откровенное повествование. Леся лишь слегка покраснела — а может, это морозный ветер разрумянил ее щеки? — и в ответ, совершенно для меня неожиданно, с улыбочкой сказала:
— А я тоже вчера слышала, как Петр Горелов домогался своей Жени. Но ничего не получил, в отличие от Вадима, — она стрельнула в меня лукавой улыбочкой и тихо добавила: — И тебя. — А потом, не давая мне осмыслить свою последнюю реплику, немедленно закруглила разговор: — Паршивая звукоизоляция в этих коттеджах!
Тут я подумал, что раз Леся свободно говорит о сексе, то, возможно, она совсем не такая уж недотрога, как кажется на первый взгляд. И у меня, если разобраться, не столь плохие шансы.
…На горе собрались все наши, за исключением травмированных Вадима и Жени и отбывших в местную столицу Стеллы с Родионом. Присутствовали и бухгалтер Иннокентий, весьма хмурый (мы-то с Лесей знали причину его недовольства — вчерашний ультиматум Вадима), и его супруга Валентина с вечно поджатыми губами. Были и женушка Вадима Настя (сегодня особенно, как показалась мне, шумная и деятельная), и весьма смурной (по моим впечатлениям) Петр Горелов. Ну и, конечно, мы вчетвером: Саня, Светка, Леся и я. Народу на горе оказалось совсем немного — особенно, как просветил меня мой друг, в сравнении с альпийскими или пиренейскими курортами. Однако людей все равно здесь тусовалось гораздо больше, чем мы с Лесей привыкли видеть в последние три дня. Я даже очумел в первый момент от обилия лыжников. Вторым моим потрясением стало количество катающихся русских. Да, слышалась кое-где финская речь, попадались слегка затюканные англичане, но процентов шестьдесят — да что там шестьдесят, все семьдесят — семьдесят пять! — составляли наши соотечественники.
