— Я спрашивала Стеллу осторожненько — она клянется, что ничего не знает и даже не догадывается, что сие означает.
— А где Родион был в день убийства — раз уж мы выяснили, что они со Стеллой не ездили в Рованиеми?
— Она не знает. Он просто сказал ей, что у него деловая встреча. А где и с кем, распространяться не стал.
— Так он сюда не отдыхать приехал, а по делам?
— Да. Стелла это точно знает. Она мне призналась. Родион ее попросил, причем еще летом: устрой мне на Новый год поездку за границу — но не обычную туристическую, а в чьей-нибудь компании. Желательно на автомобилях, чтобы было больше свободы. А Стелка в это время как раз подбиралась к Вадиму…
— Подбиралась к Вадиму? Что это значит? Можно поподробнее?
— Я напоила ее вчера и расколола. Имя Марфа помогло. Я из Интернета узнала, когда твой лэп-троп брала, что значит Марфа…
— И что же?
— В общем, — продолжила Леся, — Стелла мне сообщила все. Ну, или почти все… Может, не рассказала только самого главного…
— Главного? Что ты имеешь в виду?
— Убила ли она Вадима или нет… Но зато остальное…
И Леся поведала мне историю Стеллы. И потребовала, чтобы я потом записал ее близко к тексту. Что я сейчас и делаю…
Итак, события начались еще двенадцать лет назад.
Жила-была в Москве девочка Стелла. Минуло ей тогда одиннадцать лет. И была у нее сестра Марфа. Старшая сестра, любимая. Той к тому времени исполнилось девятнадцать. Веселая, добрая, заводная. Училась в техническом вузе, пела в хоре, брала уроки вождения и все на свете успевала. И парни вокруг нее вились, как мотыльки. А она всех привечала, но никому не оказывала особенного предпочтения. В кино сходить, в боулинг или кафе — это пожалуйста. Ну, может, целовалась иногда — но не из любви или страсти, а из любопытства.
Марфа любила свою младшую сестренку, баловала ее, подарки дорогие дарила, краситься учила и даже иногда тайком за руль отцовской машины сажала.
А потом у Марфы появился наконец Серьезный Ухажер. Он оказался старше ее на шесть лет. И был не студентик безденежный, а деловой человек. Имел свой бизнес, собственную иномарку, личную квартиру в Центре, хотя и однокомнатную. Марфа, короче говоря, втрескалась в Серьезного Ухажера по уши.
А маленькая Стеллочка у нее была наперсницей, советчицей и утешительницей. Потому что Серьезный Ухажер хоть и казался влюбленным, и заваливал Марфу цветами и драгоценностями, но замуж не звал. И в компанию свою не приводил, и с родителями не спешил знакомить. И ее родителей избегал. Его из всей семьи только Стелла и видела, да и то мельком.
Но на все сомнения, высказываемые Марфой, начитанная Стелла важно говорила: «Проверяет твои и свои чувства». — «Ты думаешь?» — переспрашивала старшая младшую с сомнением. Однако когда любовь, все сомнения решаются только в пользу любви…
И когда Серьезный Ухажер ее позвал, влюбленная сестра поехала с ним вместе в Египет (родителям наврала с три короба, что едет с подругой). А в другой раз — в Париж. И возвращалась из поездок такая счастливая-счастливая, что Стеллочка ей даже завидовала и немножко сомневалась, а случится ли у нее самой когда-нибудь настолько яркая, как фейерверк, и необыкновенная любовь.
А однажды, когда Марфе минуло двадцать, а Стелле двенадцать, старшая сестра шепнула младшей по секрету, что у нее будет ребенок. «А когда же свадьба? — начала спрашивать Стелла. — А вы просто распишетесь или будете в церкви венчаться?» И Марфа тоже бегала веселая и все приговаривала: «Ну, теперь-то он точно женится на мне!..»
А потом случилось несчастье. Огромное, как бронзовый конный памятник, и горькое, как перец чили. Оно заполонило всю жизнь Марфы — и всю жизнь маленькой Стеллы. Младшая сестра оказалась единственной, кто был в состоянии понять и пожалеть старшую. Хоть родители у них имелись — полный комплект, и мама, и папа, — но дочки их к своим сердечным делам не подпускали. Потому что те были люди немолодые, старой формации, не могли даже понять, что времена переменились и как можно до свадьбы ездить с кем-то за границу или делить постель. И если бы Марфа пришла к ним со своим горем, они ее только б изругали и выдали резюме: сама виновата.
Итак, случилось обыденное. То, что тысячи раз с хорошими девочками происходило и происходит. Марфа пришла со своей радостью — в ней новая жизнь вызревает! — к Серьезному Ухажеру. А тот… Тот радости не разделил. Он был с нею строг. И предложил ей денег на больницу.
Но мало того. Он рассказал Марфе ужасную вещь. Он женат. И все то время, пока они встречались, был женат. Они с супругой просто переживали временные трудности. И разъехались, жили покуда отдельно. Но вот теперь эти трудности успешно преодолены. (Не без помощи Марфы, надо думать.) И супруги съезжаются вновь. И в этой обновленной жизни с женой для Марфы уже нет места. Поэтому он просит ее больше не звонить и не появляться на горизонте.
Потом Стелла корила себя. Всю жизнь корила. Несмотря на то что такой маленькой тогда была. За то, что не утешила Марфу. Не уговорила. Нужных слов не нашла. Но откуда бы у нее взялись слова? Да и услышала бы ее Марфа? Она, открытый и распахнутый человек, первый раз в жизни столкнулась с мужской подлостью. Да еще, что называется, по полной программе. С белого коня — лицом прямо в грязь…
Короче, той же ночью Марфа набрала полную ванную теплой воды. Залезла туда. И порезала бритвой вены. Стелла ее первой нашла — уже без сознания. Разбудила родителей — в панике, в ужасе. И пусть Марфа умом решила, что должна умереть, однако ее жизнелюбивая и жизнерадостная душа изо всех сил цеплялась за этот мир. Девушка не истекла кровью — потом врачи сказали, что она резала не там — и не захлебнулась в воде. Медики поставили Марфе диагноз: демонстративное самоубийство. Ничего себе демонстрация: едва не умерла!
Вызвали «Скорую», девушку отправили в больницу, и той же ночью у нее случился выкидыш. Потом ее долго лечили, даже положили в кризисный стационар. Родных туда не пускали, и когда Стелла увидела Марфу снова, то поразилась происшедшей перемене. Как будто с той водой из ванной и с тем погибшим ребенком из нее вытекла вся жизнь. Она ходила бледная, тусклая, глаза в пол, и ничего-ничего ее больше не радовало.
Время залечивает любые раны. И даже такие раны — на открытом сердце. Но и беда никогда поодиночке не приходит. Всегда бьет как минимум из двух стволов, дуплетом. Вот и теперь. Отец их ужасно горевал. Ему бы стоило обратить свое горе и гнев на окружающий мир, тогда, может быть, и пронесло б. Но бедную Марфу нельзя было ругать, а обидчик ее неизвестен, не доберешься до него, дочь даже имя его отказывалась называть. И тогда отец свою боль и обиду направил вовнутрь. Себя ругал: что не уследил. Что далек от дочери был. Что не уберег. Он ел самого себя поедом, и кончилось это плохо. Очень плохо. Через месяц после происшествия, когда Марфа еще в больнице была, с отцом, в возрасте пятидесяти девяти лет, случился обширный инфаркт. Он умер ночью, в одночасье.
