Что меня реально привлекало – это что у них нет тебя и меня, только я и я
[195]. Так ты отменяешь разницу между тем, кто есть ты и кто есть я. Между нами не могло быть общения, а между я и я может. Мы – это одно. Красота.
Как раз в ту пору раста была почти в самой своей серьезной фазе. И вот, когда я думал, что повезло же мне спутаться с этой реально дикой, никому не известной сектой, случился Боб Марли со своими Wailers, и ни с того ни с сего раста – модная тема во всем мире. Они успели глобально прославиться как раз за тот год. А до того, как Боб Марли стал растафари, он рвался попасть в состав Temptations. Как у всех остальных в музыкальном бизнесе, у него уже была за плечами долгая карьера – в рок-стэди, ска и т. д. Но кое-кто говорил: “Слушай, Марли и дредов-то ни хуя не носил, ты в курсе? Заделался растаманом, когда это стало попс”. Немного спустя, когда Wailers первый раз приехали в Англию, я случайно попал на них на Тотенхэм-Корт-роуд. Мне показалось, что звучат они довольно хило по сравнению с тем, что я слышал в Стиртауне. Но, правда, совсем скоро они собрались и ушли в отрыв. Пришел Фэмили мэн
[196] на басу, да и у самого Боба, очевидно, порох тоже был какой нужно.
Я всегда инстинктивно откликаюсь на чужую доброту, когда она без подоплеки. В те времена, если меня заносило в Стиртаун, я мог толкнуться в любую дверь, и ни одна моя просьба не осталась бы без ответа. Меня держали за своего, и я держался как свой. Нет, не держался! Вел себя как свой, стал своим. Я и двор подмети, и кокосы растолки, и чашу для заветного курения приготовь
[197]. Да я был больше растаман, чем они! Короче, я связался с очень подходящей компанией чуваков, а также их подруг. Это еще одно из моих приключений “за железной дорогой” – когда тебя по-свойски принимают в месте, о котором ты даже не знал, что оно существует.
Еще я освоил кое-какие полезные приемы с ямайским “храповиком” – это складной рабочий нож, которым здесь все строгали и резали, но также дрались и защищались. “С храповиком за поясом”, как пел Деррик Крукс, солист Slickers, в песне Johnny Too Bad. Я почти всегда ходил с таким ножом, а он требует особого навыка. Мне он служил, чтобы аргументировать свою позицию либо заставить себя слушать. У храповика имеется запирающее кольцо – слегка потянешь, и лезвие выкидывается. Действовать нужно быстро. Как мне объясняли, если ножи пошли в ход, побеждает тот, кто сможет резко чиркнуть другого по лбу, горизонтально. Кровь хлынет, упадет шторкой, а ты даже не сильно его ранил – просто остановил драку, потому что он теперь ничего не видит. И нож ныряет в карман прежде, чем кто-то что-то успел заметить. Главные правила драки с ножом такие: а) не вздумайте пробовать это сами и б) весь смысл в том, чтобы вообще никогда не пускать его в дело. Он нужен, чтоб отвлечь противника. Пока он пялится на поблескивающую сталь, ты заезжаешь ему по яйцам со всей мочи, какая есть, – и он твой. Это так, совет.
В конце концов они приволокли ко мне домой свои барабаны, что было серьезным нарушением священных традиций, но я тогда в это не врубался. И мы начали прямо там записываться, просто на кассеты, садились играть каждый вечер. Само собой, я тут же схватил гитару, начал бренчать, подбирать аккорды, а они – они в общем-то пошли против своих же правил, потому что повернулись ко мне и сказали: “Слушай, а неплохо”. Так что я как-то втерся в их музыкальные дела. Предложил, что, может, не помешает аккомпанемент, и влез со своей гитарой. Они могли меня послать, могли не посылать – по сути, я решил делать, как скажут. Но, когда они услышали, как звучат из кассетника, тут же прониклись, уж очень они себе понравились в записи. Ну так еще бы – жжете же, ебаные черти! Даете, блин, как никто в мире.
Я приезжал потом еще много раз за все эти годы. Мы просто садились в гостиной, начинали писать. Если в запасах имелась пленка и был агрегат, мы его выставляли, но если нет, было неважно. Если в нем кончалась пленка, тоже неважно. Мы там собирались не делать запись, а играть. Я там чувствовал себя мальчиком-хористом. Так, потихоньку теребил струны на заднем плане и надеялся, что никто не будет кривиться. Один взгляд – и я бы замолк. Но меня вроде как приняли на борт. А потом они мне сказали, что я на самом деле не белый. Для ямайцев, в смысле моих знакомых ямайцев, я черный, а белым заделался, чтобы на них шпионить – что-то типа “наш человек на севере”. Я считаю, это комплимент. Я-то сам белее некуда, но внутри у меня черное сердце, которое ликует от сознания своей тайны. Мой постепенный переход из белой расы в черную не единственный вообще-то. Возьмите Мезза Меззроу, джазмена из 1920–1930-х, который сделал из себя натурализованного черного. Он написал Really the Blues, лучшую книгу на эту тему. Так получилось, что вроде как моей миссией стало организовать парням запись. В один момент, когда мы собрались, году в 1975-м, всех удалось запихать в Dynamic Sounds. Но только в студийной обстановке у них не заладилось. Просто не их стихия. “Ты пересядь сюда, ты иди туда…” Мысль, что им кто-то что-то будет указывать, не помещалась в их головы. Вышел жуткий облом, правда жуткий. Причем в хорошей студии. Тогда-то я и понял: если хочешь писать этот народ, то только в гостиной. Только в домашних условиях, где им всем комфортно и где они не думают, что идет запись. Двадцать лет нам пришлось этого дожидаться – записать звук, какой мы хотели, – и тогда все узнали их как Wingless Angels.
* * *
Я вообще-то ложился на детокс перед гастролями, но посреди долгого тура кто-нибудь мог дать мне какого-нибудь дерьма, и дальше мне уже хотелось добавки. И тогда я начинал думать: ну что, придется доставать еще, потому что теперь я должен ждать, пока появится свободное время, чтобы слезть. В связи с этим вспоминаю своих любезных подруг-героинщиц, с которыми я там и тут пересекался в разъездах и которые меня выручали, давали поправиться в тяжелый момент. Причем в большинстве это была совсем не какая-нибудь сторчавшаяся шваль. Многие были вполне искушенные, умные дамы, которые просто увлекались этим делом. Собственно, шустрить по гадюшникам и борделям было совсем не обязательно. Ты мог спокойно расслабляться на послеконцертной гулянке или поехать в гости в какой-нибудь светский салон, и вообще уйма дури попала мне в руки из-за того, что они мне ее предлагали, эти шировые барышни из высшего общества, дай им бог здоровья.
