Но было до фига других группи – самые обычные девочки, которым нравится опекать мальчиков. Иногда очень по-матерински. И если уж до того доходило, то ладно, можно и трахнуться. Но с группи это было не главное. Мы с ними дружили, причем большинство были даже не бог весть какие красавицы. Они делали очень нужное дело. Прибываешь в город, Цинциннати какой-нибудь или Кливленд, и там обычно ждут одна-две знакомые девчонки, и ты знаешь, что они придут, позаботятся, чтобы у тебя было все нормально, возьмут тебя под крыло, не успокоятся, пока ты нормально не поешь. Просто стучали в дверь. Смотришь через дырочку – ага, это Ширли пришла.
Группи были просто нашей большой разбросанной по миру семьей. Организацией без устава. И что мне нравилось больше всего, это то, что тут не было никакого собственничества или ревности. В ту пору мы практически двигались по кругу. Играем в Цинциннати, следующая остановка будет в Браунсвилле, дальше едешь в Оклахому – такой накатанный маршрут. И они просто передавали тебя друг другу как эстафету. Заваливаешься на местную хату, просишь о помощи. Родная, не могу, блин, подыхаю! Четыре концерта – я, считай, уже труп. И они, по сути, были при нас как медсестры. Их вообще правильно было считать Красным Крестом. Они тебя и обстирывали, и обмывали, и все что угодно. И ты только говоришь: и чего ты так надрываешься ради сраного гитариста? Нас же таких вагон и маленькая тележка?
Про Фло я уже упоминал – она была среди моих самых любимых, из компании черных девчонок из Лос-Анджелеса. Вокруг нее было еще три-четыре таких же. Когда у меня расходовалась анаша или еще чего, она посылала свою команду на добычу. Мы с ней спали вместе кучу раз, и никакой ебли – или почти никакой. Просто отрубались или полуночничали на пару, слушали что-нибудь. Вообще все это чаще всего вертелось вокруг музыки. Я был владелец лучших звуков, а они приносили мне что-то свое местное, которое только что вышло. Кончалось ли все вдвоем в постели, на самом деле было малосущественно.
* * *
Мы с Бобби Кизом попали в еще одну заваруху в конце дальневосточного тура в начале 1973-го. Вообще-то Бобби угодил в такую задницу, что мог бы до сих пор отбывать срок, если бы не почти божественное вмешательство. На этот раз его спасли ананасы.
Первый концерт тура играли в Гонолулу. Мы тогда должны были лететь в Новую Зеландию и Австралию, а Гонолулу был местом вывоза и повторного ввоза в Штаты. Нужно было зарегистрировать все музыкальные инструменты на выезде с Гавайев, а на обратном пути твой багаж сверяли со списком, чтобы ты ничего лишнего не импортировал.
Эту историю должен рассказывать сам Бобби – как ее главный герой.
Бобби Киз: Мы с Китом и Rolling Stones гастролировали по Австралии и Дальнему Востоку в начале 1973 года. Это еще когда с нами разъезжал доктор Билл, и мы с Китом держали концессию на его патентованные средства от гастрольного стресса. Короче, мы возвращаемся и проходим гавайскую таможню. Я везу все свои саксофоны, и у них должны проверить серийные номера, чтобы подтвердить, что это те же самые дудки, которые я вывозил. И таможеннику нужно перевернуть сакс вверх ногами, потому что серийные номера напечатаны снизу. Ну и в ту секунду, когда парень переворачивает сакс, я слышу – гремит. О черт, я знаю, что это гремит! Бу-бум! На стол вылетает шприц. И втыкается в крышку прямо перед таможенником. И конечно, сразу одно потянуло другое. Кит был тут же рядом – стояли в одной очереди. Они нас немедленно разделяют – уводят меня, устраивают мне полный шмон, находят эти здоровые капсулы с герычем и чего только не. И пялятся – аж зенки выскакивают. Хули – мужик-то, который это дело оприходовал, считай, за раз годичную норму отработал! Машинка строчит, только вьет. “Ух ты, блин, мы ж крупную рыбу словили с подельником! Вот же везуха! У нас тут на них статей целый прейскурант”. И точно, так и есть. Они нас сфотографировали, резво откатали наши пальцы и веселятся от души – хо-хо, десять лет! Чирик, железно! А поскольку это самый конец тура, вокруг никаких сопровождающих и ошивающихся, все уже свалили. И мне разрешили один телефонный звонок.
В то же самое время меня тоже оттащили и обыскали, но тут им вышел облом. Я ходил чистенький. Причем шмонали меня – как блох искали. А я понимаю, что Бобби сейчас уже точно в каталажке. Если у тебя вываливается шприц на всеобщее обозрение, выкрутиться шансов нету. И мне нужно позвонить, потому что я знаю, что Бобби понадобится адвокат. Поэтому я всеми правдами и неправдами дорываюсь до телефона и звоню во Фриско, в Лос-Анджелес, чтобы раздобыть ему защитничка. Под конец меня выпускают к следующему рейсу до Фриско. Я встаю в очередь на посадку, и кто, блядь, стоит впереди? Бобби Киз, чтоб ему! Эй, а ты какого хуя здесь делаешь? Мне только что кишки чуть не вынули! Как ты-то вперед меня пролез? А Бобби говорит:
– Звоночек один сделал.
– Звоночек сделал? Кому это еще?
– Мистеру Доулу.
Бобби: Этот человек, мистер Доул, был крупным экспортером ананасов, ананасовый король Гавайев. Если вы хоть раз открывали консервную банку с ананасами “Доул”, вы знаете, о ком речь. Он еще держал профессиональную команду, которая играла во Всемирной футбольной лиге. Короче, мы с Китом как-то пересеклись с его дочкой, когда играли на Гавайях, еще до того, как поехали дальше в Австралию. И она пригласила нас к ним в особняк расслабиться вечерком с ней и ее подружками – весьма и весьма милые дамы, все как одна загорелые – загорелые и богатенькие. Все протекало дружно-весело, состоялся обмен телефонами – приятный, в общем, вечерок, плавно переходящий в ночь, причем я довольно плотно сошелся с симпатичной дочкой мистера Доула плюс было выпито немерено ананасового сока. Это все было, когда охранники еще не ходили за нами повсюду, мы шлялись везде сами по себе, так что каких только заморочек не происходило. Мы, короче, торчим в особняке, ни в чем себе не отказываем, а наутро заявляется мистер Доул, и ах, “ой, папа!”. А он видит, что у него в гостиной вакханалия с участием Кита Ричардса и меня. И дочка говорит: “Давай я тебя познакомлю с моими новыми друзьями”. Кит как тень метнулся за порог, однако мистер Доул не спускает псов, не кричит: “Порвать их!”, а говорит: “Очень рад познакомиться”. Великодушный, короче, оказался папочка. А мне неудобно как черт знает что, потому что я ебарь самой ананасовой принцессы. Мистер Доул дает мне свою визитку и говорит: “Я так понимаю, вы дружите с моей дочерью. Если будете проездом на Гавайях и я чем-то смогу помочь, то вот, звоните. Это мой личный номер, так что не стесняйтесь”. В общем, я взял у мистера Доула эту визитку, засунул в бумажник и забыл про нее.
А теперь я в ситуации, когда мне светит много лет каторги под жарким техасским солнцем, у меня один звонок в запасе и при мне никаких номеров. Никто из роллинговской команды понятия не имеет, в какой мы жопе. Тогда я нахожу в бумажнике визитку мистера Доула – единственная визитка в моем распоряжении и единственный телефонный номер. Я набираю этот номер и, что бы вы думали, попадаю на самого мистера Доула. Говорю: “Мистер Доул, помните, недавно у вас в гостиной был такой едва одетый парень и еще один англичанин, на полутруп похож? В общем, это с вами половина из них говорит”. “О, Бобби, привет, как твои дела?” Я говорю: у нас тут проблема небольшая. Нашли и то, и се, и шприцы еще… короче, не знаем, что нам делать. Он говорит: “Вы вообще где сейчас? Давай подробно. Вы каким рейсом сели?” Я ему рассказал, а он: “Ну хорошо, поглядим, что можно сделать”, и вешает трубку. Я не знаю, что там происходит с Китом, но страшно охренеть как. Я думал, что все, на этот раз точно поедем по этапу в Левенуорт
[200]. Просто ждал, пока зайдут парни с кандалами и уведут нас обоих. В общем, сижу один, а за перегородкой из зеркального стекла эти клоуны, которые нас оформляли. И ни с того ни с сего звонит телефон, который стоит у парня на столе – того, что нам полоскал мозги всем этим дерьмом, – и сразу было можно сказать, только по тому, как у него осанка поменялась, что кто-то ему как следует вставил. Он переводит глаза на меня, потом снова на телефон, вешает трубку и так медленно трясет головой, а потом рвет протокол задержания. Они все нам возвращают, сажают на самолет и говорят: “Никогда так больше не делайте!” И мы, счастливые, улетаем в сторону заката.
