Гастроли 1975 года, в которые мы собирались, были целиком откатаны на мерковском топливе. Как раз тогда мы начали устраивать на сцене укромные местечки за колонками, чтобы иметь возможность поправляться между песнями. Одна песня, одна понюшка – это у нас с Ронни стало правилом. Даже в тот раз, три года спустя после тура STP, наши гастроли были крайне любительским мероприятием по сегодняшним стандартам. Как это тогда делалось? Послушайте Мэри Бет Медли. Она была координатором тура, она составляла календарь, она договаривалась с промоутерами по всей Америке. Ей было двадцать семь лет, и работала она под началом Питера Раджа. Без всякого штата.
Мэри Бет Медли: Все делалось на карточках 3 на 5 дюймов. Я когда рассказываю это людям, на меня смотрят, как будто я говорю на суахили. Дорожный справочник от “Рэнд МакНэлли”, карта Соединенных Штатов. Никаких факсов, сотовых, “Федексов” или компьютеров. Ролодекс
[212] был, но для сообщения с конторой в Европе – ничего, кроме обычного стационарного телефона и телекса. Что касается рок-н-ролльной жизни, можно было бы подумать, что мы научились осторожности после происшествия в Фордайсе. Но после Фордайса случилось еще одно происшествие – под конец тура, в августе 1975-го, – о котором до сих пор ничего не рассказывалось, насколько я знаю. Дело касалось Кита, но вообще-то дело касалось всех. Мы сидели в Джексонвилле, во Флориде, и собирались дальше в Хэмптон, в Вирджинию, но Билл Картер проведал, что самолет будут обыскивать, когда мы долетим. У него имелись полицейские контакты в каждой дыре. Мы уже однажды пережили такую панику в Луисвилле, в Кентукки, когда копы просто зашли в самолет. И, чтобы такого снова не случилось, мы взяли и собрали со всех их контрабандный товар. Все пистолеты, ножи, наркоту – все, что могли посчитать незаконным, – упаковали в два чемодана, которые я перевезла частным самолетом из Джексонвилла в Хэмптон и отвезла потом на машине в гостиницу. Насчет самолета я не волновалась. На частных рейсах в ту пору даже пассажирские манифесты не сдавали. Кажется, я вообще летела анонимно. Но перевоз на машине истрепал мне все нервы. Я ехала 50 миль в час. Одна с чемоданами. И когда добралась до гостиницы, то пошла в номер, правда, не мой, и выложила все на кровати. А когда они приехали пару часов спустя, то разобрали каждый свое добро. У Энни Лейбовиц есть где-то фотография всех этих сокровищ, которые лежали в чемоданах.
Я с Марлоном на гастролях в 1975-м.
Annie Leibovitz
Глава десятая
В которой Марлон начинает сопровождать меня на гастролях. Умирает Тара, наш с Анитой сын. Мы переселяемся в Челси к Джону Филлипсу и его семейству. Меня задерживают в Торонто и шьют обвинение в сбыте. Кончаю с героином с помощью черного ящика и Jack Daniel’s. Stones записывают в Париже Some Girls. Я знакомлюсь с Лил Вергилис, которая помогает мне привести себя в порядок. Мне дают условный срок в 1978-м, но берут обязательство дать концерт для слепых. Бойфренд Аниты кончает с собой, играя в русскую рулетку, и мы с ней расстаемся окончательно
Сколько раз на тот момент я уже ходил по краю. Арест в Фордайсе во время гастролей 1975 года пока был самым грозным эпизодом. Я израсходовал все свои кошачьи жизни. Даже считать без толку. Но впереди маячили столкновения с судьбой еще покруче: и новые аресты, и шальные пули, и машины, вылетающие на обочину. В кое-каких случаях, когда проносило, давало себя знать мое везение. Но вообще чувствовалось, что тучи сгущаются, – надвигалась буря. Я снова повидался с Уши – она присоединилась к нашим гастролям в Сан-Франциско на неделю, а потом исчезла на долгие годы. Rolling Stones той осенью провели какое-то время в Швейцарии, поскольку я там жил, – доделывали альбом Black and Blue. В его рекламе, кстати, использовали фото несильно одетой и связанной веревками женщины с синяками на теле, из-за чего какие-то люди стали призывать к бойкоту Warner Communications. Мы в тот раз работали над Cherry Oh Baby, Fool to Cry и Hot Stuff. В Женеве в марте 1976-го Анита родила нашего третьего ребенка – мальчика, которого мы назвали Тара.
Ему едва исполнился месяц, когда я оставил Аниту и укатил в долгое европейское турне, которое должно было длиться с апреля по июнь. Марлона я забрал с собой в качестве походного товарища. Ему тогда было семь. Мы с Анитой превратились на тот момент в двух торчков, которые ведут отдельное друг от друга существование и только детей растят вместе. Мне по большей части это было не в тягость, из-за того что я столько проводил в разъездах, плюс Марлон теперь вообще почти всегда находился со мной. Но атмосфера была не из приятных. Очень тяжело жить со своей женщиной, которая тоже торчит, и даже больше, чем ты сам. Единственные слова, которые я тогда слышал от Аниты, это: “Уже привезли?” Ширево было единственной важной вещью в жизни. И она начала совсем слетать с катушек. Вдруг посреди ночи какой-то грохот – оказывается, это она швырнула об стену полную бутылку клюквенного сока или вина, и это в съемном доме, когда мы только что въехали. “Родная, тебе поправиться нужно, да?” Я все понимал, только стены-то, блядь, кто тебя просил перекрашивать? К тому времени она уже не ездила с нами на гастроли, не приходила на запись – только все больше и больше изолировалась.
Чем хуевей обстояли дела, тем чаще я держал пацана при себе. Я раньше никогда не жил по-отцовски, так что теперь было классно смотреть, как он подрастает, говорить ему при случае: а ну, помоги-ка, сынок. В общем, мы с Марлоном стали командой. Энджела в 1976-м была еще слишком мелкой, чтобы путешествовать.
Мы добирались до концертов на моей шикарной тачке. И Марлон работал штурманом. Ведь в те дни еще существовали разные страны, не было никакой Европы без границ. Так что я поставил ему ответственную задачу, дал работу: “Будешь мне говорить, когда подъезжаем к границе”. Чтобы добраться из Швейцарии в Германию, надо было проехать через Австрию. И тут такое дело: швейцарская граница, стоп, теперь Австрия, пятнадцать миль по Австрии, снова стоп, теперь Германия. Много границ переедешь, пока доберешься до Мюнхена. Вообще сечь нужно было очень четко, особенно в снег и гололед. И Марлон держал ситуацию под контролем. Он говорил: “Пятнадцать километров до границы, пап”. Это когда нужно было тормознуть, вмазаться и либо выбросить все хозяйство, либо заново его переложить. Иногда он тыкал меня и говорил: “Пап, тормози. Падаешь уже, у тебя голова не держится”. В общем, вел себя не по годам. Что просто было необходимо, когда к нам заявлялись с визитом. “Эй, пап!” – “Что, чего?” (Он меня трясет, чтоб я проснулся.) – “Внизу люди в синих костюмах”.
Не так уж часто я опаздывал на концерты – и не пропустил вообще ни одного, – но, когда я опаздывал, я опаздывал по-королевски. И обычно это все равно выходил крутейший концерт. По моему опыту могу сказать, что народ не против подождать, если ты в конце концов появишься и отработаешь свое. Вообще помню один сплошной полухипповый туман, туман-дурман. В 1970-х время начала шоу было тогда, когда я просыпался. Я мог опаздывать на три часа, но никаких пределов по времени окончания тогда не существовало. Если ты шел на концерт, ты оставался на всю ночь. Никто не обещал, что начало по расписанию. Если я припозднился, прошу прощения, значит, такое время для концерта было как раз правильное. И все равно никто не уходил. Но и я не испытывал судьбу, старался свести задержанные концерты к минимуму.
