Мне уже можно почивать на лаврах. Я достаточно наследил за свою историю, и мне остается жить и наблюдать, как с этим разбирается кто-то новый. Но когда говорят: “Отошел от дел…” Я отойду от дел, когда помру. Некоторые жалуются, что мы уже старики. Но вообще-то я всегда говорил: если б мы были черными и нас бы звали Каунт Бейси или Дюк Эллингтон, все бы только твердили – давай-давай. Получается, белым рок-н-ролльщикам в нашем возрасте таким заниматься не положено. Но я делаю то, что делаю, не просто чтобы выпускать пластинки и зашибать деньгу. Я здесь, чтобы что-то сказать, чтобы коснуться других людей, иногда отчаянно завывая: “Вам знакомо это чувство?”
В 2007-м Дорис начала таять после долгой болезни. Берт умер еще в 2002-м, но все о нем вдруг завспоминали за несколько недель до того, как Дорис умерла, – спасибо громкой истории, сочиненной журналистом, который написал, что, по моему собственному утверждению, я отсыпал немного отцовского праха и занюхал его с дорожкой кокса. Посыпались заголовки, редакционные статьи, комментарии про каннибализм – повеяло старым негодованием, с которым Улица позора когда-то перемывала кости Stones. Из уст Джона Хамфриза по радио в прайм-тайм прозвучал вопрос: “Как вы считаете, не зашел ли Кит Ричардс слишком далеко на этот раз?” Что это он имел в виду – “на этот раз”? Появились статьи и про то, что это совершенно нормально, что это тянется еще из древности – поглощать своих предков. Так что аналитики разделились на два лагеря. Поскольку я парень ученый, я сказал, что информация была вырвана из контекста. Ни отрицаний, ни признаний. “Правда в том, – писал я Джейн Роуз в своей объяснительной, когда история уже грозила выйти из-под контроля, – что после шести лет хранения черной коробки с батиным прахом, потому что мне было никак не собраться с духом развеять его по ветру, я наконец посадил у себя крепкий английский дубок, чтобы высыпать прах под него. И когда я снял с коробки крышку, крохотную щепотку праха сдуло на стол. Я не мог так просто смести его на землю, так что подцепил его пальцем и носом втянул остаток. Прах к праху, отец к сыну. Он теперь питает собой дубы и сказал бы мне за это большое спасибо”.
* * *
Пока Дорис лежала при смерти, Дартфордский совет давал названия улицам в новозастроенном квартале недалеко от нашего старого дома на Спилман-роуд: Симпати-стрит, Дэнделайон-роу, Руби-Тьюздэй-драйв
[286]. Все это в течение одной жизни. Улицы в нашу честь через каких-то несколько лет после того, как нас пихали мордой к стене. Может, совет успел опять передумать после истории с батиным прахом. Не знаю, не проверял. В больнице мама, как обычно, задирала врачей, но слабела на глазах. И Энджела сказала: мы ж все видим, отходит она, все уже ясно, ну сколько осталось – сутки, не больше. И тогда говорит: а принеси сюда гитару, сыграй для нее. Хорошая мысль, я как-то вообще об этом не подумал. Начинаешь плохо соображать, когда мать при смерти. В общем, в нашу последнюю ночь вдвоем я взял с собой гитару, сел у нее в ногах – она лежит там, и я спрашиваю: “Как у тебя дела, мамуля?” А она говорит: “Морфий-то этот ничего”. Спросила, где я в этот раз остановился. Я сказал, что в Claridge's
[287]. Она говорит: “Можем теперь себе позволить пошиковать, да?” Она выплывала и уплывала в этой опийной дреме, и я сыграл ей пару пассажей из Malagueña и остальные вещи, которые она знала, что я знаю, – то, что я играл с детства. Она забылась, заснула, и на следующее утро моя помощница Шерри, которая присматривала за мамой со всей любовью и преданностью, пришла ее навестить, как она делала каждое утро, и спросила: “Вы слышали, как Кит вам играл вчера?” И Дорис сказала: “Да, только мимо нот немножко”. В этом она вся, моя мамочка. Но тут я не могу перечить Дорис. У нее был безошибочный слух и прекрасное музыкальное чутье, которые она получила в наследство от родителей, от Эммы и Гаса, первого, кто показал мне, как играть Malagueña. И от Дорис же я получил свою первую рецензию. Помню, как она пришла домой с работы. Я сидел на лестнице и наигрывал Malagueña, а она прошла мимо на кухню и что-то там делала, гремела кастрюлями. И начала мне подпевать про себя. И вдруг смотрю – стоит внизу. “Это ты, что ли? А я думала, это радио”. Два такта Malagueña – и весь мир твой.
Благодарности
Мои благодарности всем нижеперечисленным за их помощь с “Жизнью”, тогда и теперь.
Джерри Айвен Эллисон
Ширли Арнолд
Грегорио Азар
Невилл Беккерд
Хэзер Бекуит
Джорджия Бергман
Крис Блэкуэлл
Стэнли Бут
Тони Колдер
Джим Каллахан
Ллойд Камерон
Гретчен Парсонс Карпентер
Билл Картер
Сеймур Кэссел
Блонди Чаплин
Барбара Шероун
Билл Чинейл
Маршалл Чесс
Алан Клейтон
Дэвид Кортс
Стив Кротти
Фрэн Кертис
Шерри Дейли
Дэвид Долтон
Пьер де Бопор
Стэш Клоссовски де Рола
Джонни Депп
Джим Диккинсон
Дебора Диксон
Бернард Доэрти
Чарли Дрейтон
Слай Данбар
Алан Данн
Лони Эфрон
Джеки Эллис
Джейн Эманьюэл
Ахмет Эртегун
Марианна Фейтфулл
Лиза Фишер
Патрисия Форд
Бернард Фаулер
Роб Фрабони
Кристофер Гиббс
Келли Глазго
Роберт Гринфилд
Патти Хансен
Хью Харт
Ричард Хеллер
Барни Хоскинс
Сандра Халл
Эрик Айдл
Доминик Дженнингс
Брайан Джобсон
Энди Джонс
Дэррил Джонс
Стив Джордан
Ив Симон Какасси
Джеймс Кэмбак
Ванесса Керен
Линда Кит
Ник Кент
Бобби Киз
Крис Кимси
Тони Кинг
Ханна Лэк
Эндрю Лоу
Чак Ливелл
Фрэн Лебовиц
Ричард Леер
Энни Лейбовиц
Кей Левинсон
