Фигура же самого «Прометея медицины» Гиппократа маячит в густом тумане времени, зато дошел из вечности свиток его установок «Corpus Hippocraticum». А в нем бесценный совет: лечат не болезнь, а больного, причем в особенностях и совокупностях его природы. Наше поведение (а значит, и предрасположенность к болезням) зависит от состояния четырех «жизненных соков» — крови, желчи, черной желчи и слизи… Лишь теперь я познал, почему «угадываю» хворь по походке, взгляду глаз, привычкам, по запаху плоти и манере разговора. И почему сдержан в действиях. «Человеческое тело само является врачом своих недугов». «Противоположное излечивается противоположным». «Хворь излечивает природа, а врач только помогает ей». «Поддерживай радостную надежду на спасение». Заветы великого мудреца, который считал себя «отцом, хранителем и другом болящих». Немец Ведель погодя собрал тот золотой песок размышлений и отразил в книгах для благодарного наследования.
Отрадно было мне узнать, что Гиппократ учился у скифского врачевателя Асклепия, то бишь нашего предка. Об этом пишет Геродот. Волховство в Скифии очень почиталось, а разгильдяйство и шарлатанство каралось жестоко. Если больной умирал по вине знахаря-неудачника, того сажали на телегу дров, поджигали и пускали по берегу. Плиний-старший тоже отмечал высокую лечебную силу праукраинцев. Еще в Старокиевскую эпоху там далеко прославились врачеватели Антоний, Агапит, Святоша, Смер, Сиранин. Вражеская Византия, надвинувшаяся на Приднепровье, жестоко топтала тысячелетнее целительское достояние, преследовала волхвов, знахарей, ведунов, целителей, травников, прорицателей, кощунов, черторизцев, узельников… Нас же, жителей Карпат, горы защитили от того уничтожения, и знания старины тянутся здесь через века и роды.
Дивные дела в Твоем вертограде, Господи. Похожие знания «знахарства», которые я по крупице отщипывал у бабки, мамки, отца и монахов-зилотов
[359], громоздились и в книге «De Materia Medica» от странствующего лекаря Диоскорида, который сопровождал армию Нерона, собирая в походе травы. Те же травы, что и мы берем, те же способы. Неугомонный грек испытывал их на воинах и на себе, еще и зарисовал и описал действие. Лечил моцарей и полководцев и на смертном одре своем с печальным юмором написал: «Последним из того, что мы сбрасываем перед кончиной, является одеяние славы». Примерно в том же году и святой Лука изрек: ничего не вынесешь из своего труда, что можно было бы взять своей рукой. Ничего рукой… зато слова их прошли сквозь толщу веков, невесомые, но крылатые и ослепительные, как жемчуг, — витают над моей головой и завихряют мысли и мечты.
У алхимика мысли Авла Цельса, к чему бы ни прикасался, все становилось золотом пользы и красоты. Научил снимать бельмо с глаз, скреплять кости, зашивать раны, определил телесный жар как таковой, что освобождает нас от вредных веществ. А еще разработал основы здорового образа и ритма жизни. Это же он говорил, что безделье привлекает старость, а труд продлевает молодость. А перегруженный желудок тянет в могилу…
Итальянец Матиолли, придворный врач монархов, в шести обширных трудах подробно разъяснил, в чем целительная сила трав и иных напитков. Бодрствуя над теми книгами, узнавал я скрытую тайну «мужицкого» лекарства. Почему и как действовало то, что мы брали вслепую… Везалий из Падуи, тот, что под угрозой смерти выкапывал на кладбище свежие трупы и вскрывал их, объяснил строение человеческого тела. Так мы заглянули внутрь себя, открыв божественно-мудрую машинерию живой плоти. И так были попраны химеры звездочетов, объяснявших человеческую природу. Краткое изложение того учения как «врачевательную анатомию» перевел украинец Епифаний Славинецкий, которого царь Алексей вызвал в Москву и назначил государственным переводчиком. А самого Везалия за «гнусные опыты» хотели съесть, и по дороге в Иерусалим для «замаливания грехов» он попал в кораблекрушение и умер от голода на необитаемом острове. Остались нетленные книги, и под одним из экземпляров его — aphorismus: «Гений продолжает жить, все остальное мертво». Он знал, что говорит.
Интересно было знакомиться с «Тайными чудесами природы» Левина Лемния. О, моему отцу было бы о чем с ним поговорить. Сей теолог описал связь душевного состояния и самочувствия человека с температурой, сухостью и влажностью тела… До сих пор я знал, чем обкуривать, чтобы сразу же усыпить больного, а от анатома Томаса из ученого рода Бартолин узнал, как замораживать больное место до нечувствительности… На одном дыхании проглотил «Книгу испытаний» Гоклениуса Рудольфа и его трактат о человеческой душе. Поистине сфера непостижимая. Дух веет там, где хочет и как хочет…
Немец Графенберг предавался изучению самого потаенного — размножения. Как зарождается и развивается плод, как нужно вести себя беременной женщине.
Придет время, и те приобретения весьма пригодятся, когда военный комиссар из Кошиц наймет меня исследовать смертность детей в селах окрестностей Мукачева и на Верховине. И через три месяца я дам им сведения. Обжигающие, как удар кнута. Из ста новорожденных выживает разве что двадцать. До пятнадцати лет доживает лишь каждый второй. Голодают почти все, потому что горца земля кормит только три-четыре месяца в году. Письмо знают несколько человек в селе. В паутине хазар-иудеев прозябает каждый простолюдин… Государственники славили громко, что Большая Мадьярщина — родная мать для русина, а Подкарпатская Русь — колыбель счастливой доли. Мои же донесения имели другое содержание: «Земля-мачеха, колыбель смерти». Кисло утерлись чиновники, разбиравшие те горькие строки приговора. Ибо им важно было, не сколько умирает русинских детей, а сколько подрастет рекрутов для императора…
Все бремя знаний ничто по сравнению с тем, что остается еще неизведанным, отмечал «просветленный» Гарвей. А что мог говорить я пред той навалой книг, наполненных человеческим гением. Гуфеланд просвещал, что долгоденствие зависит от количества «жизненной силы» и что некоторые болезни полезны, ибо освобождают тело от «посторонней материи» — так природа заботится о равновесии. Сей «волшебник» призывал жить по надежному путеводителю — усталости, которая является внутренним голосом природы. Кто устал, тому нужно отдыхать. А сон — один из самых мудрых законов природы. Хорошему здравию способствует и «Наука обращения с людьми» — от масона Адольфа Книгге. Еще дальше продвинулась в сем «Салернская школа сохранения здравия», которую артистично описал Иоанн Миланский. К примеру: «Если врачей не хватает, пусть будут твоими врачами трое: веселый нрав, спокойствие и умеренность в яствах.…» Терпению и внимательности учил Бишофф: «Всю историю человека узнаешь через болезнь возле его постели».
Много путного почерпнул я от Михаэля Платена с его «новым способом лечения без лекарств». Благодарно проштудировал «Иосифинум» — замечания «школы гениев», которую основал итальянец Джованни Барбилла. А вот причудливые сентенции про «степени существ-созданий» Карла Бонне мне не привились. В один котел смешал он грешное и праведное. Будто человек поднимается в развитии от червя к ангелу. Милая сказка… Зато принял, опираясь на собственный опыт, его утверждение, что здоровые люди могут иметь сложные видения. К тому же некоторые ведуны способны их вызывать у себя и у других. И служат тем лукавому…
