Снимаю крышку и достаю немного скособоченного снеговика, покрытого тонной глазури и присыпанного сахарными бусинками. Калеб заглядывает мне через плечо, и я протягиваю жестянку ему. Он выбирает слегка мутировавшего оленя с лошадиными зубами.
— В этом году младшие дети печь помогали, — объясняет мистер Ричардсон. — Да вы и сами видите.
Откусив первый кусочек, начинаю стонать от удовольствия.
— О боже, как вкусно!
— Наслаждайся, пока можешь, — говорит миссис Ричардсон. — Думаю, в будущем году я опять вернусь к проверенному рецепту из готовой смеси.
Калеб ловит упавшую с губ крошку.
— Потрясающее печенье.
— Одна женщина с работы советовала сделать «мятную кору»
[5], — говорит мистер Ричардсон. — Мол, ее даже детям не испортить.
Он тянется, чтобы угоститься печеньем из моей жестянки, но миссис Ричардсон хватает его за локоть и оттаскивает.
Калеб берет еще одно печенье, а я бросаю на него гневный взгляд.
— Извини-ка! Ты превысил свою квоту! — Я вижу, что ему хочется поддеть меня за слово «квота», забавно смотреть, как он борется с этим желанием. Но желание отведать печенья оказывается сильнее.
— Да ешь на здоровье, — успокаивает его миссис Ричардсон. — Я дам тебе и твоему парню рецепт, и…
При слове «парень» мистер Ричардсон трогает жену за рукав. Я ему улыбаюсь, мол, ничего страшного. К тому же в тот момент с улицы доносятся детские вопли.
Миссис Ричардсон вздыхает.
— Рада была вновь повидаться, Сьерра.
Мистер Ричардсон кивает нам с Калебом, выходит на улицу и кричит:
— Натан, Санта все видит!
Калеб хватает еще печенье и кладет в рот. Я грожу ему пальцем.
— Калеб, Санта все видит.
Он невинно поднимает руки, берет со столика с напитками салфетку и вытирает губы.
— Поехали со мной сегодня развозить елки, — предлагает он.
Я едва не давлюсь печеньем.
Он выбрасывает скомканную салфетку в зеленое пластиковое мусорное ведро.
— Если не хочешь, не…
— С удовольствием, — отвечаю я. — Но вечером я работаю.
Он смотрит мне прямо в глаза. Его взгляд тускнеет.
— Не нужно придумывать оправданий, Сьерра. Скажи прямо.
Я делаю шаг к нему навстречу.
— Я работаю до восьми. Я же тебе уже говорила, помнишь? — Он что, всегда такой обидчивый?
Он закусывает верхнюю губу и поворачивается к выходу.
— Знаю, есть вещи, которые нам нужно бы обсудить, — произносит он, — но пока еще рано, ясно? Просто… если сможешь, не верь всему, что обо мне говорят.
— Я поеду с тобой в другой день, Калеб. Договорились? Совсем скоро, обещаю. — Жду, когда он посмотрит на меня. — Если хочешь, конечно.
Он берет еще одну салфетку и вытирает руки.
— Хочу. Мне кажется, тебе должно понравиться.
— Хорошо, — отвечаю я, — для меня это много значит.
Он пытается скрыть улыбку, но его выдает ямочка.
— Ты же вырастила эти деревья. И имеешь право видеть, сколько радости они приносят людям.
Я указываю своим леденцом в сторону базара.
— Я это каждый день вижу.
— Это другое, — отвечает он.
Я помешиваю шоколад и смотрю, как жидкость закручивается в водоворот. Такое впечатление, что он не просто по-дружески зовет меня провести вместе время. А приглашает на свидание. Если бы он действительно меня пригласил — безо всяких елок, — мне кажется, я могла бы и согласиться. Но хорошо ли я его знаю? А он меня знает и того хуже.
Он достает расческу и машет ею у меня перед носом.
— Отказываюсь причесываться, пока не назначишь дату.
— О, в ход пошли запрещенные приемы! — отвечаю я. — Дай-ка подумать. В эти выходные у нас будет очень много народу, и я буду просто никакая после работы. Может, в понедельник, после твоих уроков?
Он смотрит вверх, будто сверяется с календарем в уме.
— В понедельник я не работаю. Давай! Заеду за тобой после ужина.
Мы вместе выходим из конторы, и я решаю показать ему свои любимые деревья. Не знаю, сколько своих чаевых он планирует потратить сегодня, но мне хочется, чтобы ему досталось лучшее. Я иду к бальзамической пихте, которую давно присмотрела, но он вдруг разворачивается и направляется к стоянке.
Я останавливаюсь.
— Ты куда?
— Я сегодня без денег, — оглядываясь, говорит он с теплой и озорной улыбкой. — Но я уже получил то, за чем приехал.
Глава девятая
Воскресным вечером, когда поток покупателей иссякает, я закрываюсь в трейлере, чтобы початиться с Рэйчел и Элизабет. Открыв ноутбук, я раздвигаю шторы над столом на случай, если родителям понадобится помощь. При виде знакомых лиц на экране сердце замирает от тоски: как же я далеко! Но уже через пару минут я покатываюсь со смеху: Рэйчел рассказывает, как учительница испанского пыталась научить их жарить эмпанадас
[6].
— Получилось что-то вроде подгоревших хоккейных шайб, — говорит Рэйчел. — Нет, серьезно! После уроков играли ими в хоккей в коридоре.
— Я так по вам скучаю, девчонки. — Тянусь к экрану и дотрагиваюсь до их лиц. Они делают то же самое.
— А как у тебя вообще? — спрашивает Элизабет. — Не хочу на тебя давить, но не удалось ли разузнать про следующий год?
— Ну, я спросила родителей напрямую, — отвечаю я. — И они очень не хотят закрывать базар, но пока не знают, удастся ли это. Наверняка вы рады таким известиям, но…
— Нет, — говорит Элизабет. — Какой бы оборот дело ни приняло, это будет и радостно, и грустно.
— Мы держим кулачки, чтобы вам удалось сохранить базар, — подхватывает Рэйчел, — но если ты останешься здесь, с нами, мы, конечно, будем рады.
Я выглядываю в окно и вижу среди деревьев только троих покупателей.
— Кажется, в прошлом году людей было больше, — признаюсь я. — Родители каждый вечер анализируют объемы продаж за день, но я боюсь даже спрашивать.
— Тогда и не спрашивай, — советует Элизабет. — Будь что будет.
Она права. Но каждый раз, когда я отрываюсь от работы, чтобы взяться за домашние задания или просто передохнуть, мне кажется, что я могла бы сделать больше. Лишиться базара будет очень тяжело, особенно для папы.
