— У тебя на вершине Кардиналз-Пик своя еловая плантация?
— Не то чтобы плантация, — отвечаю я. — Я сажала по дереву в год.
— Серьезно? И как тебе такое пришло в голову?
— Все началось, когда мне было пять лет.
Он включает сигнал поворота, оглядывается через плечо и перестраивается в соседний ряд.
— Так, хочу знать все подробности, — заявляет он. — Рассказывай, как все было.
В свете фар автомобилей, проносящихся мимо, я вижу, что он с любопытством смотрит на меня и улыбается.
— Хорошо. — Я вцепляюсь в ремень безопасности. — Когда мне было пять лет, дома, в Орегоне, мы с мамой посадили елку. Конечно, до этого я уже много раз сажала деревья, но эту ель мы посадили отдельно. Даже обнесли заборчиком. А через шесть лет, когда мне исполнилось одиннадцать, мы срубили ее и преподнесли в дар родильному отделению нашей больницы.
— Молодцы, — кивает он.
— Это не совсем то, что делаешь ты, мистер Филантроп, — поясняю я. — Мои родители каждый год дарят елку больнице в благодарность за то, что они помогли мне появиться на свет. Ведь, если верить их словам, я не торопилась рождаться.
— Мама рассказывала, что моя сестра тоже еще до рождения была капризной и не хотела выходить, — говорит Калеб.
Я смеюсь.
— Мои подруги порадовались бы, услышав, что ты назвал меня капризной еще до рождения.
Он смотрит на меня, но я никак не могу понять, что означает этот взгляд.
— Короче говоря, когда мне было пять, мы решили посадить ель в подарок акушеркам специально от меня. Поначалу мне нравилась эта идея. Но когда прошло шесть лет и мы срубили ее, я ужасно плакала. Ведь все эти годы, на протяжении всей ее жизни — и всей моей сознательной жизни тоже — я заботилась об этом деревце. Мама рассказывала, что я целый час стояла на коленях над пеньком и рыдала.
— Ох, — вздыхает Калеб.
— Погоди, если тебе нравятся сентиментальные истории, сейчас услышишь кое-что похлеще. Представь, дерево тоже плакало. В некотором роде, — продолжаю я. — Когда ель растет, ее корни поглощают влагу из почвы. И иногда, когда ее срубают, корни продолжают доставлять воду в ствол. И тогда на обрубке выступают капельки живицы.
— Похожие на слезы, — подхватывает он. — Боже, это так грустно.
— Ага.
Кабину освещают фары встречного автомобиля, и я вижу усмешку в уголке его губ.
— Но признай, вполне себе слезливая рождественская банальщина.
Я закатываю глаза.
— Мне ты про рождественскую банальщину можешь не рассказывать.
Он снова включает поворотник, и мы съезжаем с магистрали. Поворот крутой — мне приходится ухватиться за ручку на двери.
— Поэтому, прежде чем покупатель заберет дерево домой, мы обрубаем каждый ствол сантиметра на три, — объясняю я. — Свежий срез будет впитывать воду. А застывшая смола перекроет доступ жидкости.
— Что, правда? Да, я слышал, что так и надо делать.
— Так вот, — говорю я, — после того, как мы подарили мою елку больнице, папа отдал мне этот срез в три сантиметра шириной. Я отнесла его к себе и нарисовала с одной стороны рождественскую елочку. Я до сих пор его храню, дома, на комоде.
— Мило, — говорит Калеб. — А вот у меня, кажется, еще не было таких памятных штук. Но какое отношение все это имеет к твоей плантации на горе?
— На следующий день мы стали собираться сюда, — рассказываю я. — Нет, на самом деле мы даже уже выехали из дома, как я опять начала плакать. Меня осенила мысль, что надо посадить новое дерево взамен того, что мы срубили. Но мы были уже в пути, поэтому я заставила маму остановиться у теплицы на плантации, взяла совсем крохотную елочку в горшке и пристегнула ее рядом с собой на заднем сиденье.
— А потом посадила здесь, — завершает он.
— С тех пор я каждый год привожу сюда по саженцу. Я планировала срубить это первое деревце в следующем году и подарить семье Хизер. Мы всегда дарим им елку, но это дерево, оно — особенное.
— Прекрасная история, — говорит Калеб.
— Спасибо. — Я смотрю в окно на проносящиеся мимо ряды двухэтажных отелей. Потом закрываю глаза и долго размышляю, прежде чем сказать. — Но что, если… не знаю даже… что, если ты подаришь эту елку тому, кому она нужнее?
Мы в тишине минуем следующий квартал. Наконец, я поворачиваюсь к нему, надеясь увидеть на его лице искреннюю улыбку, ведь я только что пожертвовала ему первое дерево, которое посадила в Калифорнии. Но он задумчиво смотрит на дорогу.
— Думала, тебе понравится моя идея, — говорю я.
Он моргает и смотрит на меня. Губы его трогает осторожная улыбка.
— Спасибо.
«Серьезно? — хочется сказать мне. — Что-то не похоже, чтобы ты радовался».
Он чуть опускает стекло, и его волосы треплет ветер.
— Извини, — произносит он. — Просто я представил твое дерево в доме у чужих людей. А ведь ты уже запланировала, кому его отдать. Это хороший план, не надо менять его из-за меня.
— Но, может быть, именно этого я и хочу?
Калеб съезжает на стоянку перед четырехэтажным многоквартирным домом. Находит свободное место и паркуется.
— Давай решим так: весь следующий год я буду присматривать для твоей елки идеальную семью. А когда ты вернешься, мы им вместе ее отвезем.
Я пытаюсь не подавать виду, что не очень-то уверена, вернусь ли я сюда в следующем году.
— А что, если в следующем году я не захочу с тобой общаться?
Его лицо становится непроницаемым, и я тут же жалею о своих словах. Я рассчитывала услышать ответ, полный сарказма, но теперь лихорадочно придумываю, как выкрутиться.
— То есть… вдруг в следующем году у тебя вывалятся все зубы? С твоим-то пристрастием к горячему шоколаду и леденцам?
Он улыбается и открывает дверь.
— Знаешь, что? Ради такого случая я буду особо тщательно чистить зубы. Весь год. — И напряжение между нами рассеивается.
Я с улыбкой вылезаю из кабины и подхожу к кузову. В большинстве окон многоквартирного комплекса света нет, но кое-где мигают электрические гирлянды. Калеб опускает борт кузова, и эмблема школы Сейджбраш исчезает. Он стаскивает елку, держась за ствол, а я помогаю, взявшись за ветви.
— Я уже вдохновила тебя тщательнее следить за гигиеной полости рта и расширила твой словарный запас, — говорю я. — Чем еще могу помочь?
Калеб улыбается, на щеке появляется ямочка, и он кивает в сторону дома.
— Просто иди вперед. Возьмешься мне помогать — и тебе придется отменить все другие дела.
Мы несем ель ко входу в здание — я шагаю впереди. Закрываю глаза и смеюсь над собой и над теми словами, что только что хотела ляпнуть. Потом смотрю через плечо и все же подавляю желание сказать: «Считай, уже отменила».
