— А сестра? — спрашиваю я. — Отец к ней так же относится?
— Пусть попробует, — говорит Калеб и, наконец, смеется. — Эбби сразу ему все выскажет. Стоит ему отпустить хоть одно замечание по поводу того, как она одета, и он услышит в ответ целую лекцию о двойных стандартах. В итоге ему же придется извиняться и брать свои слова обратно!
Теперь и я смеюсь.
— Мне бы точно твоя сестра понравилась.
К столику подходит официантка и наливает нам еще кофе. Я замечаю, что на лбу Калеба снова залегли тревожные морщинки.
— Спасибо, — благодарит он официантку. Когда та уходит, я спрашиваю:
— А при чем тут Джеремайя?
— Он был у нас, когда все это произошло, — отвечает Калеб и снова смотрит в окно, — и испугался не меньше нашего. Он пошел домой и рассказал все родителям — и правильно, так и нужно было сделать. Но его мама решила, что нам нельзя больше общаться.
— И до сих пор не разрешает?
Он едва касается стола кончиками пальцев.
— Винить ее нельзя. Я-то знаю, что не опасен для окружающих, но она защищает своего сына.
— Ей кажется, что она его защищает, — возражаю я. — А это большая разница.
Он перестает смотреть в окно и, прищурившись, начинает изучать стол.
— Но ей не стоило рассказывать об этом другим родителям — и вот в этом ее вина, — продолжает он. — Из-за нее я стал тем, кого лучше избегать. То, что ты узнала обо всем спустя столько лет — исключительно ее заслуга. И, не стану врать, это обидно. Очень.
— Я вообще не должна была об этом узнать, — киваю я.
— К тому же она сильно сгустила краски, — продолжает Калеб. — Видимо, чтобы другие родители не подумали, будто она перегнула палку. Поэтому ребята вроде Эндрю до сих пор считают меня психопатом с ножом.
Тут я впервые замечаю, как злит его эта ситуация.
Калеб закрывает глаза и поднимает руку.
— Забудь о том, что я только что сказал. Ты не должна осуждать Джеремайю и его родителей. Я же не знаю точно, переврала ли его мать эту историю. Может, просто со временем слухи стали обрастать новыми подробностями.
Я вспоминаю предостережение Хизер. Рэйчел и Элизабет, раскрывших рты, когда я обо всем им рассказала. Они отреагировали мгновенно. У них сразу сложилось свое мнение, а ведь они даже не выслушали Калеба.
— Но даже если слух распустила она, какая разница, — отмахивается Калеб. — У нее были на то причины. У всех есть причины. То, что я натворил, то, что вызвало эти слухи, никуда не денется.
— Все равно это несправедливо, — возражаю я.
— Уже много лет, проходя по школьным коридорам или по улицам города, когда кто-то из знакомых молча смотрит на меня — даже если этот взгляд ничего не выражает, — я задаюсь вопросом: что они слышали? Что думают обо мне?
Я качаю головой.
— Калеб, мне очень жаль.
— И самое дурацкое во всей этой ситуации то, что мы с Джеремайей могли бы остаться друзьями. Он был там и все видел. Да, он перепугался, но он знал меня достаточно хорошо и понимал, что я никогда не причиню вреда Эбби, — говорит он. — Просто вся эта история слишком затянулась. Я был моложе, чем Эбби сейчас, когда все произошло.
— Неужели его мать все еще переживает из-за того, что ее вполне взрослый сын будет общаться с тобой? — спрашиваю я. — Без обид, но он же выше тебя на полголовы!
Калеб смеется.
— Переживает. И его сестра тоже. Кассандра ходит за ним по пятам. Когда Джеремайя пытается по-дружески со мной заговорить, она тут же его утаскивает.
— И тебя это не тревожит?
Он смотрит на меня пустым взглядом.
— Люди думают, что хотят. Мне пришлось с этим смириться, — отвечает он. — Я мог бы бороться, но это очень выматывает. Мог бы обижаться, но тогда бы сам мучился. Поэтому я занял позицию «им же хуже».
Как бы он ни убеждал себя в обратном, я вижу, что эта ситуация все еще выматывает и мучает его.
— Ты прав — им же хуже, — соглашаюсь я. Потом тянусь через стол и беру его за руки. — Ты наверняка ждешь от меня более красивых слов, но я просто скажу: ты классный парень, Калеб.
Он улыбается.
— Ты тоже классная, Сьерра. Не каждая девчонка отнеслась бы ко мне с таким пониманием.
Пытаюсь обратить все в шутку.
— А сколько девчонок тебе надо?
— И это еще одна проблема, — его улыбка снова исчезает. — Мало того, что мне придется рассказать девушке о своем прошлом, если она, конечно, еще о нем не слышала. Мне придется объяснять все и ее родителям. Если они отсюда, слух рано или поздно дойдет и до них.
— И много раз приходилось объяснять?
— Нет, — отвечает он. — Я ни с кем не был так долго, чтобы возникло желание раскапывать эту историю.
Я замираю. Так значит, со мной это желание возникло? Он это хотел сказать?
Я убираю руки.
— Ты поэтому мной заинтересовался? Потому что я скоро уезжаю?
Он опускает плечи и откидывается на спинку.
— Ты правда хочешь знать?
— Кажется, сегодня у нас в меню только правда.
— Да, сначала я думал, что получится обойтись без драм и просто хорошо провести время.
— Но потом слух дошел и до меня, — продолжаю я. — Ты узнал об этом, но продолжал приезжать.
Я замечаю, что он с трудом сдерживает улыбку.
— Думаю, все решилось в тот момент, когда ты произнесла слово «взаимоприемлемый». — Он кладет руки на середину стола ладонями вверх.
— Точно, так все и было. — Я прикрываю их сверху своими. На сердце у нас обоих становится легко.
— И еще ты даешь мне отличную скидку, — говорит он, улыбаясь, как мальчишка.
— Ах, так вот почему ты продолжаешь со мной общаться? А если я выставлю полную цену?
Он откидывается на спинку дивана, и я понимаю, что он размышляет, дразнить меня дальше или нет.
— Тогда, видимо, придется платить, как и все.
Я поднимаю бровь.
— Значит, дело все-таки во мне?
Он проводит большими пальцами по моим костяшкам.
— Да, видимо, дело все-таки в тебе.
Глава тринадцатая
Я пристегиваюсь, и Калеб заводит мотор. Выезжаем с парковки перед закусочной, и он говорит:
— Теперь твоя очередь. С удовольствием послушал бы историю о том, как ты слетала с катушек.
— Я? — отвечаю я. — О, у меня всегда все под контролем.
Я шучу, и он догадывается об этом — вижу по его улыбке.
