Мы сворачиваем в переулок, и передо мной вырастает церковь с белой колокольней. Я смотрю на это величественное здание, и у меня появляется мимолетное ощущение, что Калеб только что пригласил меня на свою очень личную территорию, позволил мне заглянуть в укромный уголок своей души. Парень, которого я знаю всего несколько недель, приходит сюда каждое воскресенье. А сейчас я иду рядом с ним и держу его за руку.
Мы останавливаемся, пропуская машину. Парковка у церкви быстро заполняется. По ней снуют мужчины средних лет в оранжевых светоотражающих жилетах и распределяют автомобили на немногие свободные места. Мы с Калебом подходим к дверям из рифленого стекла, над которыми висит большой деревянный крест. Мы входим, и группа прихожан — женщин и мужчин, молодых и старых — приветствует нас. С краю стоят Эбби с мамой: наверное, ждут Калеба.
— Сьерра! — Эбби подбегает ко мне. — Как я рада, что ты пришла! Я уж боялась, как бы мой дубина-братец не спугнул тебя вчера.
Калеб саркастически улыбается.
— Он принес мне мятное мокко, — отвечаю я. — Я не смогла устоять.
Один из приветствующих проверяет телефон, и вскоре все переходят в церковный зал, закрывая за собой стеклянные двери.
— Пора идти, — торопит мама Калеба.
— Вообще-то, Сьерре нужно на работу, — говорит Калеб.
— Увы, — отвечаю я. — Но по воскресеньям у нас очень много покупателей, особенно в последнюю неделю перед Рождеством.
Мама Калеба показывает пальцем на сына.
— Кстати, чуть не забыла. Как думаешь, ты сможешь сегодня вечером ненадолго исчезнуть?
Калеб недоуменно смотрит на меня, а потом на мать.
— Я жду доставку и хочу сохранить в секрете твой рождественский подарок. Уж в этом-то году ты его себе не испортишь! — Она поворачивается ко мне. — Когда он был маленький, мне приходилось хранить его подарки на работе. Дома он их везде находил, где бы я ни прятала.
— Какой ужас! — поражаюсь я. — Моим родителям было достаточно просто сложить мои подарки в своей спальне. Ни за что на свете я никогда бы не вошла туда! Вдруг я увидела бы то, что мне собираются подарить?!
Калеб никак не комментирует мой наивный испуг и поддразнивает маму:
— Думаешь, я не угадаю, куда ты спрячешь нынешний подарок?
— Дорогой… — Она треплет сына по плечу. — Поэтому я и говорю тебе об этом в присутствии Сьерры. Может, она тебя научит тому, как важно ожидание?
О, да с Калебом вся моя жизнь превратилась в сплошное ожидание!
— Я буду за тобой следить, — обещаю я ему.
— Придумай, чем заняться до ужина, — говорит его мама.
Калеб поворачивается к сестре.
— Сегодня до ужина мне нельзя показываться дома. Чем займемся, крошка Эбби?
— Решайте сейчас или потом, — говорит его мама, — ну а я иду на службу. Не хочу, как в прошлый раз, сидеть на балконе. — Она обнимает меня и входит внутрь.
Эбби просит Калеба дать мне приглашение на рождественскую вечернюю службу при свечах.
— Пойдем с нами, — зовет она. — Это такая красота!
Калеб просит меня подождать и исчезает за стеклянными дверями.
Эбби пристально смотрит на меня.
— Ты нравишься моему брату, — торопливо сообщает она. — Очень, очень нравишься.
По всему моему телу разбегаются мурашки.
— Я знаю, что ты скоро уедешь, — продолжает она, — и хотела сказать тебе об этом на случай, если он, как и все парни, будет молчать о своих чувствах.
Я не знаю, что ответить, и Эбби смеется над моим замешательством.
Калеб возвращается с красной листовкой в руках. Он протягивает ее мне, но я смотрю ему в глаза и не сразу могу оторваться. На приглашении изображена зажженная свеча в венке и написано все о службе.
— Пора идти, — напоминает Эбби. Она берет брата под руку, и они заходят в церковь.
— Да, — говорю я про себя, — Мне тоже очень нравится твой брат. Очень, очень нравится.
Глава восемнадцатая
В понедельник утром я звоню Элизабет, чтобы поинтересоваться, как прошел спектакль Рэйчел.
— Отлично, — отвечает та. — Но ты лучше ее саму спроси.
— Так я пыталась! Звонила, писала. Но вы же меня бойкотируете.
— Потому что ты бросила ее из-за парня, Сьерра. Нет, мы понимаем, что он тебе нравится. Но ведь ты не останешься там навсегда, — заявляет она. — И да, Рэйчел на тебя ужасно обижена. Но тем не менее она не хочет, чтобы тебе разбили сердце!
Я слушаю подругу, закрыв глаза. Даже когда они сердятся, я все равно им небезразлична. Я со стоном плюхаюсь на свою узкую кровать.
— Это просто абсурд. Абсурд! Совершенно безнадежные отношения. Мы даже еще не целовались!
— Сьерра, сейчас Рождество. Подвесь омелу
[20] над его головой и сама его поцелуй!
— Можешь для меня кое-что сделать? — прошу я подругу, — Можешь зайти ко мне домой? У меня на комоде лежит срез первой елки, которую я вырастила. Пришлешь его мне?
Элизабет вздыхает.
— Я просто хочу ему показать, — объясняю я. — Он обожает традиции… Думаю, ему будет приятно увидеть его, прежде чем я…
Я умолкаю. Если я произнесу это вслух, то буду расстраиваться до самого вечера.
— Прежде чем ты уедешь, — договаривает за меня Элизабет. — Сьерра, но это неизбежно.
— Знаю. Можешь называть меня дурой сколько угодно.
Она долго не отвечает.
— Твое сердце принадлежит только тебе. Никто тебе здесь не советчик.
Порой мне кажется, что и от человека, которому оно принадлежит, сердце тоже не зависит.
— Однако прежде, чем принимать серьезное решение, ты все-таки его поцелуй, — добавляет она. — Вдруг окажется, что он плохо целуется? Тогда не жалко будет с ним и расстаться.
Я смеюсь.
— Как же я по вам скучаю!
— И мы по тебе, Сьерра. И Рэйчел тоже скучает. Я попробую ее умаслить. Просто она очень разозлилась.
Я снова падаю на кровать.
— Я предала нашу женскую дружбу!
— Не казнись, — велит Элизабет. — Все в порядке. Нам просто не хочется ни с кем делить тебя. Такие уж мы эгоистки.
Перед работой я сажусь перед компьютером и записываю видео, в котором по-французски рассказываю обо всем, что случилось со мной с момента отъезда из Орегона. Начиная с того, как я посадила елочку на вершине Кардиналз-Пик, и заканчивая моментом, как я провожала Калеба в церковь. Отправляю видео мсье Каппо. Надеюсь, этого материала хватит, чтобы компенсировать все пропущенные телефонные разговоры.
