«Это мой дом, — проносится в голове. — Там, внизу… и здесь, наверху».
Он проводит ладонью по руке, в которой я держу фонарик, а потом медленно направляет луч на мои саженцы.
— Я насчитал пять, — замечает он. — А ты вроде говорила, их шесть?
Сердце замирает. Я снова освещаю их фонариком.
— Один, два… — На цифре «пять» останавливаюсь, и сердце вздрагивает. Я пробираюсь через кусты наверх, а луч фонарика скачет по земле. — Вот первое дерево! Самое большое.
Но не успевает Калеб подойти, как его нога ударяется о что-то твердое. Направляю фонарик вниз и зажимаю рукой рот… А потом падаю на колени у обрубка. Это все, что осталось от моей первой елки! На срезе — капельки застывшей смолы.
Калеб встает на колени рядом, откладывает фонарик и берет меня за руки.
— Кому-то оно приглянулось, — говорит он. — И, наверное, сейчас стоит у этого человека дома, наряженное и красивое. Считай это подарком…
— Это я должна была решать, кому его подарить. Его нельзя было просто так забирать.
Он помогает мне встать, и я кладу голову ему на плечо. Через несколько минут мы начинаем спускаться. Идем медленно, в полном молчании. Калеб заботливо помогает мне обходить ямы и кочки.
Потом он останавливается и вглядывается в кусты в нескольких метрах от дороги. Я смотрю туда же, куда он. Он идет в ту сторону, и луч фонарика выхватывает из темноты темно-зеленые иголки моей елки. Она лежит на боку и сохнет там, в кустах.
— Они ее просто выбросили?
— Похоже, твоя елка сопротивлялась.
Я падаю на колени и даже не пытаюсь сдержать слезы.
— Ненавижу того, кто это сделал!
Подходит Калеб и кладет ладонь мне на спину. Он не успокаивает меня, не твердит, что все будет в порядке, не стыдит, что я так расстроилась из-за какой-то елки. Он все понимает.
Наконец я встаю. Калеб вытирает мне слезы и заглядывает в глаза. Он по-прежнему молчит, но я чувствую: он со мной.
— Если бы я могла объяснить, почему веду себя так, — говорю я. Но он закрывает глаза, я тоже закрываю и понимаю, что ничего объяснять не нужно.
Я снова смотрю на свою елку. Те люди, которые увидели ее там, наверху, решили, что она прекрасна. Они решили, что могут сделать ее еще красивее… им очень хотелось это сделать, и они попытались, но ничего не вышло.
И они ее бросили.
— Хочу уйти отсюда, — шепчу я.
Я увожу нас прочь, а Калеб идет за мной и светит фонариком мне под ноги.
Хизер звонит и спрашивает, можно ли заглянуть на базар. Я рассказываю про срубленную ель на Кардиналз-Пик и объясняю, что сейчас мне не до веселья. Но Хизер хорошо меня знает и сразу приезжает. Она говорит, что в этом году со своими благотворительными елками я стала неуловимой, как призрак, и мы совсем мало видимся. А я напоминаю, что когда у меня выдавалась пара свободных часов, она каждый раз была с Девоном.
— Так значит, операция «Девон, прощай» отменяется?
Хизер помогает мне разложить пакетики с чаем и кофе для клиентов.
— На самом деле я и не собиралась говорить ему «прощай». Мне просто хотелось, чтобы он вел себя нормально. Ведь когда мы только начали встречаться, все было отлично, а потом… Даже не знаю.
— Он расслабился.
Она закатывает глаза.
— Вот точно. Ты умеешь подобрать нужное слово.
Я рассказываю ей обо всем, что случилось с Эндрю и папой, и о том, как мне понадобилось провести целых две беседы с родителями, чтобы они поняли, почему мы с Калебом не можем перестать общаться, хотя до отъезда осталась всего пара дней.
— Молодец, что настояла на своем, — хвалит меня Хизер. Потом берет меня за руку и пожимает ее. — Но я все-таки надеюсь, Сьерра, что на следующий год ты приедешь. А если нет — хорошо, что у вас с Калебом все наладилось.
— Пожалуй, — отвечаю я. — Но сколько всего пришлось пережить!
— Зато теперь вы будете больше дорожить вашими отношениями. Вот взять нас с Девоном. Он, как ты верно заметила, расслабился. Каждый день одно и то же, скука жуткая. Я уже подумывала о том, чтобы расстаться с ним, и тут вдруг к нему подкатывает эта Королева зимнего парада! Я понервничала, конечно, но зато потом он устроил мне идеальный день. Так что эти счастливые мгновения мы заслужили. А вы с Калебом заслужили эти несколько счастливых дней.
— Мне кажется, я так напереживалась, что заслуживаю несколько счастливых лет, — вздыхаю я. — А уж Калеб — целую счастливую жизнь.
Через час Хизер уходит готовить сюрприз для Девона. Время тянется медленно. Покупатели приходят и уходят. Вечером подсчитываю кассу и запираю на ключ все самое ценное.
Мама заходит как раз в тот момент, когда я поворачиваю рубильник и выключаю внешнюю иллюминацию.
— Мы с папой хотим пригласить тебя на ужин, — говорит она.
Мы едем в «Экспресс-завтраки». В вагончике полно народу, в нескольких столиках от нас Калеб наливает какому-то мужчине кофе. Не глядя в нашу сторону, он говорит:
— Одну минутку.
— Не спеши, — с улыбкой отвечает папа.
Калеб, должно быть, очень устал. Он смотрит на нас несколько секунд, прежде чем понимает, кто перед ним. А узнав нас, смеется и берет с полки три меню.
— У тебя усталый вид, — говорю я.
— Один наш официант взял больничный, и мне пришлось выйти рано утром, — объясняет он. — Зато больше чаевых.
Он провожает нас за пустой столик рядом с кухней. Мы садимся, а он раскладывает салфетки и приборы.
— Завтра, наверное, куплю две елки, — сообщает он. — У вас все еще покупают? Ведь Рождество совсем скоро.
— Мы пока работаем, — говорит папа, — но народу не так много, как у вас.
Калеб уходит за водой. Я смотрю ему вслед: кажется, он немного забегался, но все равно от него глаз не отвести. Поворачиваюсь к папе и вижу, что тот качает головой.
— Тебе придется научиться не обращать на папу внимания, — замечает мама. — Я только так с ним и живу.
Папа целует ее в щеку. Они вместе уже двадцать лет, и ей ли не знать, как поставить его на место, когда он ведет себя глупо. Да еще так, чтобы не обидеть.
— Мам, а ты когда-нибудь хотела заняться чем-то другим? Вместо работы на плантации? — спрашиваю я.
Мама вопросительно смотрит на меня.
— В колледже у меня была другая специальность, если ты это имеешь в виду.
Приходит Калеб и приносит три стакана воды и три запечатанных соломинки.
— Уже определились с заказом?
— Извини, — отвечает мама, — еще даже меню не открывали.
— Ничего, это даже здорово, — говорит он. — Я пока занят с одной любезнейшей парочкой — насчет любезнейшей я пошутил, — им срочно требуется мое внимание.
