Синьор Д’Анджело первым взял ледоруб. Он продержался двадцать минут. Миммо проработал тридцать, после чего выскользнул из туннеля весь в поту, мокрый от плавящегося льда.
– Я оставил там топорик и последнюю свечу. Тебе придется ее зажечь, – сказал он.
Пино заполз в туннель, длина которого, по его оценке, достигала теперь пяти метров. Упершись в забой, он повернулся и чиркнул спичкой – и теперь их осталось всего три. Свеча загорелась.
Он с яростью набросился на снег. Рубил, колол, отламывал куски снега. Собирал, отодвигал, отталкивал ногами мерзлые осколки.
– Не спеши! – крикнул Миммо после тридцати минут работы. – Мы за тобой не успеваем.
Пино замер, глотая воздух, словно после долгого бега, посмотрел на свечу, от которой оставался теперь короткий огарок, шипевший, когда на него с потолка туннеля падали капли.
Он передвинул свечу, поставил в нишу, вырубленную им в снегу, а потом продолжил работу, но теперь медленнее, более осмысленно. Он искал трещины в поверхности, пытался врубаться в них. Куски льда стали отламываться треугольниками и странной формы плитками длиной по десять – двенадцать сантиметров.
«Снег стал другой», – подумал он, растирая гранулы в руке.
Комки были мягкие, а ограненные кристаллы были похожи на бриллианты его матери. Он задумался. Такой снег может обрушиться вниз. Пока они прорубались через твердую массу, он и не думал о том, что забой может обрушиться. А теперь эта мысль застряла в его голове и не давала покоя.
– Что тут у тебя? – спросил Миммо, подобравшийся к нему сзади.
Пино не успел ответить – огарок вспыхнул напоследок и погас, и они погрузились в полную темноту. Он закрыл лицо руками, эмоции захлестнули его: ему казалось, что и он погаснет, как свеча, и мир погрузится в темноту. Страх, безнадежность, неверие переполняли его.
– За что? – прошептал он. – Что мы?..
– Пино! – прокричал Миммо. – Пино, посмотри!
Пино поднял голову и увидел, что в туннеле теперь уже не так темно, как ночью. Сквозь забой туннеля внутрь проникало неяркое серебристое свечение, и слезы отчаяния превратились в слезы радости.
Они почти добрались до поверхности, но рыхлый снег, как и опасался Пино, два раза обрушивался, заставляя отползать назад и снова прокапываться наверх, но наконец его ледоруб прорубился наружу, сопротивления снежной массы больше не было.
Когда он убрал ледоруб, внутрь хлынул солнечный свет.
– Я пробился! – закричал он. – Пробился!
5
Синьора Наполитано, синьора Д’Анджело и дети радостно закричали, когда он высунул голову, а потом и плечи на поверхность. Буря давно закончилась, и холодный горный воздух был свежим и ароматным. Чистое, кобальтово-синее небо. Над каменным полем лежал новый слой снега, достигавший почти пятнадцати сантиметров. Высоко над ними торчал зубец Гропперы, Пино видел его неровные контуры.
В некоторых местах снег сошел, и поверхность горы стала почти голой. Камни, земля и низкие деревья были засыпаны новым снегом. Видя все это, Пино почувствовал неодолимую силу лавины и понял, что они лишь чудом остались в живых.
Синьора Д’Анджело тоже так считала, как и ее муж, появившийся следом за детьми. Миммо вышел после синьоры Наполитано. Пино еще раз спустился в хижину, взял свои лыжи и вещи, вытолкал их наверх по туннелю.
Выбравшись наконец из туннеля, он чувствовал усталость и благодарность.
«Мы спаслись только чудом. Иного объяснения нет».
– Что там? – спросил Антони, показывая на долину.
– Это Валь-ди-Леи, мой друг, – сказал Пино. – А горы вон там – Пиццо-Эмет и Пиццо-Палу. А под пиками среди тех деревьев кончается Италия и начинается Швейцария.
– Кажется, далеко, – сказала Юдифь.
– Около пяти километров, – ответил Пино.
– Одолеем, – сказал синьор Д’Анджело. – Будем помогать друг другу.
– Я не могу, – раздался голос синьоры Наполитано.
Пино повернулся к ней. Скрипачка сидела на покрытом снегом валуне, положив руку на живот. Ее одежду покрывала ледяная корка.
– Вы сможете, – сказал Пино.
Она отрицательно покачала головой и заплакала.
– Все это… Не по силам. У меня кровотечение.
Пино не понял смысла ее слов, но синьора Д’Анджело пояснила:
– Она говорит о ребенке, Пино.
Сердце у него упало. Она может потерять ребенка? Здесь?
Господи Боже, пожалуйста, только не это.
– Вы не можете двигаться? – спросил Миммо.
– Я вообще не должна двигаться, – сказала синьора Наполитано.
– Но вы не можете оставаться здесь, – сказал Миммо. – Вы умрете.
– А если буду двигаться, то погибнет мой ребенок.
– Вы этого не знаете наверняка.
– Я чувствую, мое тело говорит мне об этом.
– Но если вы останетесь, то умрете оба, – убеждал ее Миммо.
– Так лучше, – сказала скрипачка. – Я не смогла бы жить, если бы мой ребенок погиб. Идите и оставьте меня.
– Нет, – сказал Пино. – Мы доставим вас в Швейцарию, как и обещали отцу Ре.
– Я не сделаю ни шага! – истерически закричала синьора Наполитано.
Пино решил было остаться с ней, а остальных отправить с Миммо, но потом огляделся, задумался на мгновение и сказал:
– Возможно, вам и не понадобится делать этот шаг.
Он сбросил на землю рюкзак, надел лыжи со стальными и кожаными креплениями, которые плотно затянул на ногах.
– Готовы? – спросил он у синьоры Наполитано.
– Готова к чему?
– Забраться ко мне на спину, – сказал Пино. – Я повезу вас на закорках.
– На лыжах? – с ужасом сказала она. – Я никогда в жизни не стояла на лыжах.
– Ну, лавина тоже никогда вас не засыпала прежде, – сказал Пино. – И потом, на лыжах будете не вы, а я.
Она неуверенно посмотрела на него:
– А если я упаду?
– Я этого не допущу, – сказал он с уверенностью семнадцатилетнего мальчишки, который встал на лыжи почти в то же время, когда начал ходить.
Она не шелохнулась.
– Я даю вам шанс спасти ребенка и оказаться на свободе, – сказал Пино, вытаскивая футляр со скрипкой из рюкзака.
– Что вы делаете с моим Страдивари? – спросила она.
– Сохраняю равновесие, – ответил Пино, держа футляр перед собой. – Нас поведет ваша скрипка, как в оркестре.
6
Несколько секунд синьора Наполитано смотрела на небо, потом встала. Ее трясло от страха.
– Держитесь за мои плечи, а не за шею, – сказал Пино, поворачиваясь к ней спиной. – А ногами обхватите меня за поясницу.
