– Слишком много выпил? – раздался голос генерала Лейерса через открытую дверь – он стоял там с саквояжем в руке. – Ерунда, форарбайтер. Я выпью еще, и вы тоже. Ты присоединишься к нам, Долли?
Пино уставился на Лейерса, словно это был Лазарь, восставший из гроба. Проходя мимо Пино, генерал дыхнул на него жутким перегаром, глаза у него припухли, но слова он теперь не глотал и шел совершенно твердо.
– Что мы празднуем, Ганс? – оживилась Долли.
Анна рассказывала Пино, что Долли всегда готова выпить.
– Голубую луну, – сказал генерал, ставя саквояж на пол. Он страстно поцеловал Долли, потом положил руку на ее плечо и посмотрел на Пино. – И еще то, что форарбайтер Лелла спас мне жизнь, а это стоит выпивки!
Он повел Долли в гостиную.
Анна с недоуменной улыбкой посмотрела на Пино:
– Это правда?
– Я спасал себя, – прошептал Пино. – А он как бы примазался.
– Форарбайтер! – закричал Лейерс из комнаты. – Выпьем! И красавица Анна тоже!
Когда они вошли в комнату, генерал, сияя, протянул им большие стаканы с виски. Долли уже отпивала из своего. Пино не понимал, каким образом генерал еще держится на ногах, но Лейерс сделал большой глоток спиртного и начал шаг за шагом рассказывать о том, что он назвал «Неповторимая дуэль в ночь голубой луны между коварным летчиком в „спитфайере“ и отважным форарбайтером в „даймлере“».
Долли и Анна слушали в напряженном ожидании, а Лейерс перешел к рассказу о последнем возвращении «спитфайера», о том, как Пино нажал на тормоза и крикнул ему, чтобы он бежал. А потом заработал пулемет, который почти уничтожил «даймлер».
Закончив рассказывать, генерал Лейерс поднял стакан и сказал:
– За форарбайтера Леллу, которому я теперь должен одну, а то и две услуги.
Долли и Анна захлопали. Пино раскраснелся, оказавшись в центре внимания, но все же поднял стакан и сказал:
– Спасибо, генерал.
Кто-то принялся громко стучать в дверь квартиры. Анна поставила стакан и пошла в коридор. Пино отправился за ней.
Анна открыла дверь, и они увидели старуху-консьержку в халате, со свечным фонарем в руке.
– Ваши соседи не могут уснуть, что вы тут устроили! – гневно сказала она, подмигивая за стеклами очков. – Там на улице грузовик или что-то такое стреляет выхлопом, а вы пьете среди ночи!
– Я забыл, – сказал Пино. – Сейчас спущусь и заглушу двигатель.
В коридоре появились Долли и Лейерс.
– Что тут происходит? – спросила Долли.
Анна объяснила, и Долли сказала:
– Мы все отправляемся спать, синьора Пластино. Извините за беспокойство.
Старуха хмыкнула и, все еще негодуя и высоко держа фонарь, нащупывая путь по лестнице, потащила за собой грязный подол своего халата. Пино пошел следом на безопасном расстоянии.
Он заглушил двигатель, поднялся в квартиру Долли и, когда она с совершенно пьяным генералом ушла в спальню, наконец остался в кухне один на один с Анной.
Она разогрела сосиски, брокколи и какое-то чесночное блюдо, налила ему и себе по бокалу вина, потом села против него и стала спрашивать про истребитель, про то, что чувствовал Пино, когда в него стреляли, пытались его убить.
– Было страшно. – Он замолчал на секунду, пережевывая еду, и продолжал: – Но еще сильнее я испугался потом, когда начал думать о том, что случилось. Все произошло так быстро, понимаешь?
– Нет, не понимаю и не хочу понимать. Я не люблю пулеметы.
– Почему?
– Они убивают людей, а я принадлежу к роду людей.
– Людей много чего убивает. Ты боишься ходить в горы?
– Да, – ответила она. – А ты разве нет?
– Нет, не боюсь, – сказал Пино, отпивая из бокала. – Я люблю ходить по горам, кататься на лыжах.
– И устраивать дуэли с самолетами?
– Ну, если этого не избежать, – сказал он и усмехнулся. – Слушай, это необыкновенно вкусно. Ты выдающийся кулинар.
– Старинный семейный рецепт, – сказала Анна и подалась вперед, заглядывая ему в лицо. – Ты меня не перестаешь удивлять.
– Правда? – спросил Пино, отодвигая от себя тарелку.
– Я думаю, люди тебя недооценивают.
– Хорошо.
– Я серьезно. Я тебя недооценивала.
– Да?
– Да. Я тобой горжусь, только и всего.
Он зарделся:
– Спасибо.
Анна еще несколько минут вглядывалась в его лицо, и ему показалось, что он тонет в ее глазах, словно они являли собой отдельный мир.
– Я думаю, что не встречала ни одного человека, такого как ты, – сказала она наконец.
– Хочу надеяться. То есть это ведь хорошо?
Анна откинулась на спинку стула:
– Это хорошо, но в то же время и пугает, если говорить честно.
– Я тебя пугаю? – спросил он, нахмурившись.
– Да. В некотором роде.
– В каком?
Она отвела глаза, пожала плечами:
– Мне в твоем присутствии хочется быть другой, лучше. Во всяком случае, моложе.
– Я люблю тебя такой, какая ты есть.
Анна неуверенно посмотрела на него. Пино протянул к ней руку, и Анна несколько долгих секунд смотрела на нее, потом взяла в свои.
– Ты необыкновенная, – сказал Пино. – Таких больше нет.
Улыбка на лице Анны стала шире, она встала, подошла к нему и села к нему на колени.
– Докажи мне на деле, что я необыкновенная, – сказала она и поцеловала его.
Они оторвались друг от друга, их лбы соприкоснулись, пальцы переплелись.
– Ты знаешь тайны, которые могут меня убить, а я так мало знаю о тебе.
Через несколько секунд Анна, казалось, приняла какое-то решение и прикоснулась к его мундиру над сердцем:
– Я расскажу тебе об одном из моих шрамов. О старом шраме.
Анна стала рассказывать. Ее раннее детство было настоящей сказкой. Ее отец, уроженец Триеста, рыбак, владел лодкой. Ее мать, родом с Сицилии, была до крайности суеверной женщиной, но при этом заботливой, любящей матерью. У них был хороший дом близ моря, всегда хорошая еда на столе. Анна была единственным и любимым ребенком – у матери один за другим случались выкидыши. Анна любила находиться на кухне с матерью. Любила быть в лодке с отцом, в особенности в день ее рождения.
– Мы с папой уходили в Адриатику еще до рассвета, – сказала Анна. – Мы проплывали в темноте несколько километров, потом он разворачивал лодку на восток и позволял мне сесть за руль, и я направляла лодку прямо на восходящее солнце. Мне это так нравилось.
