– И сколько тебе было лет?
– В первый раз, наверное, лет пять.
В ее девятый день рождения они с отцом встали рано. Было ветрено, и шел дождь, так что плавания в сторону восходящего солнца не предвиделось, но она все равно хотела в море.
– И мы поплыли, – сказала она, потом замолчала, откашлялась. – Шторм усилился. Очень. Отец надел на меня спасательный жилет. Волны швыряли нашу лодку, и нас развернуло бортом к ветру. Налетела высокая волна, лодку перевернуло, и нас выбросило в море. Меня в тот же день подобрала рыбацкая лодка из Триеста. Моего отца так и не нашли.
– Господи, – сказал Пино. – Как это ужасно.
Анна кивнула, из ее глаз текли слезы и капали ему на мундир.
– С моей матерью было еще хуже, но этот шрам на другой раз. Мне пора спать, и тебе нужно уходить.
– Опять?
– Да, – сказала она, улыбнулась и поцеловала Пино еще раз.
Пино отчаянно хотелось остаться, и все-таки, выходя из квартиры Долли в два часа ночи, он чувствовал себя счастливым. И хотя сердце у него екнуло, когда ее лицо исчезло за закрывшейся дверью, но его утешало, что она с нетерпением ждет новой встречи с ним.
Внизу табуретка старухи пустовала. Он вышел, посмотрел на пулевые отверстия в «даймлере» и подумал о том, что выжили они чудом. Он сейчас пойдет домой спать, а утром найдет дядюшку. Пино есть что ему рассказать.
3
На следующее утро, пока тетушка Грета нарезала и поджаривала хлеб (а купила она его по карточкам, выстояв немалую очередь), дядя Альберт записывал отчет Пино, который рассказывал ему обо всем, что видел после их предыдущей встречи. Закончил он рассказом о том, как напился генерал Лейерс.
Дядя Альберт задумался на несколько секунд, потом спросил:
– Сколько, ты говоришь, грузовиков и бронированных автомобилей сходит с конвейера «Фиата» ежедневно?
– Семьдесят, – ответил Пино. – А если бы не саботаж, то они выпускали бы больше.
– Хорошая новость, – сказал дядюшка, записывая.
Тетя Грета поставила на стол тосты, масло и небольшую баночку с вареньем.
– Масло и варенье! – сказал дядя Альберт. – Где ты их достала?
– У всех есть свои тайны, – ответила она и улыбнулась.
– Даже, кажется, у генерала Лейерса, – заметил дядя Альберт.
– В особенности у генерала Лейерса, – сказал Пино. – Вы знали, что у него есть прямой выход на Гитлера? Что на заседаниях он сидел по левую руку от фюрера?
Его дядюшка покачал головой:
– Лейерс гораздо влиятельнее, чем мы думали, а потому мне очень хочется узнать, что он носит в своем саквояже.
– Но саквояж всегда при нем. Или там, где его отсутствие сразу будет замечено.
– Но его дела дают повод для размышлений. Бóльшую часть недели он провел, пытаясь приостановить забастовки и саботаж, а это означает, что забастовки и саботаж – штука действенная. Вот почему саботаж на заводах должен расти. Мы поломаем нацистские шестеренки зубец за зубцом.
– И с платежами у немцев трудности, – сказал Пино. – «Фиат» работает под гарантию Гитлера, денег у них нет.
Дядя Альберт несколько секунд разглядывал Пино, думал.
– Дефицит, – заключил он.
– Что? – спросила тетя Грета.
– Очереди за продуктами с каждым днем все длиннее.
Она кивнула:
– Удлиняются с каждым днем. Почти за всем.
– А будет еще хуже, – сказал ее муж. – Если у немцев нет денег, чтобы платить рабочим, это означает, что их экономика начинает разваливаться. Вскоре они начнут захватывать все больше и больше наших запасов, а это приведет к еще большему дефициту и нищете для всех миланцев.
– Ты так думаешь? – спросила тетя Грета, комкая передник.
– Дефицит не обязательно так уж плох в перспективе. Больше нищеты, больше боли – это будет означать, что все больше людей будут готовы сражаться, пока не перебьют всех немцев или не изгонят их из Италии.
4
Развитие событий в октябре 1944 года подтвердило правоту дяди Альберта.
Одним прекрасным осенним утром Пино вез генерала Лейерса в новой машине – четырехдверном седане «фиат». В долине По настало время уборки урожая. Мужчины косили, собирали плоды в рощах и садах. Лейерс, как обычно, сидел на заднем сиденье, держа на коленях отчеты.
После дуэли с британским истребителем Лейерс стал относиться к Пино с большей теплотой, но ни сочувствия, ни открытости, какие он демонстрировал в тот вечер, больше не проявлял. Правда, Пино с тех пор не видел, чтобы генерал прикладывался к бутылке. Следуя инструкциям генерала, Пино менее чем за час доехал до большого поля, на котором расположились пятьдесят немецких грузовиков, танки, бронированные автомобили и семьсот или восемьсот солдат – целый батальон. Большинство служили в «Организации Тодта», но за ними расположилась целая рота эсэсовцев.
Генерал Лейерс с суровым выражением лица вышел из машины. При виде генерала весь батальон вытянулся по струнке. Лейерса встретил подполковник, который повел его к груде ящиков с оружием. Лейерс забрался на ящики и начал быстро и напористо говорить по-немецки.
Пино удавалось уловить лишь отдельные фразы или слова, что-то о «фатерланде»
[23] и нуждах германской нации. Но, что бы ни говорил Лейерс, это явно поднимало боевой дух солдат. Они стояли вытянувшись, расправив плечи, загипнотизированные увещеваниями генерала.
Генерал Лейерс закончил речь, прокричав что-то о Гитлере, потом выбросил вперед руку в нацистском приветствии и воскликнул:
– Sieg Heil!
[24]
– Sieg Heil! – прокричали солдаты ему в ответ.
Пино стоял, чувствуя, как внутри у него нарастает страх. Что сказал Лейерс солдатам? Что здесь происходит?
Генерал с несколькими офицерами исчез в палатке. Отряд в восемьсот солдат расселся по грузовикам, половина машин остались пустыми. Заурчали дизельные двигатели. Машины, выстраиваясь в колонну, начали выезжать с поля, грузовики с солдатами чередовались с порожними. Некоторые пары грузовиков отправились на север по грунтовой дороге, остальные – на юг, громыхая, словно боевые слоны на параде.
Из палатки появился Лейерс. Он с непроницаемым лицом уселся на заднее сиденье и приказал Пино ехать на юг по долине реки По, одному из самых плодородных мест на земле. Они проехали километра три, когда Пино увидел девочку, она сидела на подъездной дороге маленькой фермы с зернохранилищем. Девочка рыдала. Ее мать сидела на крыльце, закрыв лицо руками.
Неподалеку Пино увидел тело мужчины, лежащее лицом вниз на обочине дороги, его белая рубашка была в багровых пятнах запекшейся крови. Пино посмотрел в зеркало заднего вида. Если Лейерс и видел эту сцену, то никак не прореагировал. Он сидел, склонив голову. Читал.
