Что это за чертовщина?
Третий человек в цепочке споткнулся и чуть не уронил предмет. Лейерс направил луч фонарика на руки этого человека, и Пино с трудом удержался, чтобы не ахнуть.
Это был кирпич. Кирпич, изготовленный из золота.
– Das ist genug, – сказал Лейерс по-немецки. – Достаточно.
Четыре раба выжидательно смотрели на генерала. Он повел лучом фонарика в сторону грузовых вагонов, показывая, что их нужно запереть.
Пино понял, что передача золота завершена, а следовательно, Лейерс сейчас двинется к машине. Он медленно пополз назад, потом быстрее, услышав, как закрывают над ним дверь вагона. По другую сторону состава он встал на ноги, когда закрывали дверь второго вагона. Пино на цыпочках прошел по шлаковой отсыпке к росшим по ее кромке сорнякам, приглушавшим звук шагов.
Не прошло и минуты, как он уже забрался на платформу. Паровоз грузового поезда заворчал, колеса дернулись, заскрежетали, стали набирать скорость. Вагонная сцепка скрипела. На рельсовых стыках колеса производили громкий, ритмичный стук. И все же Пино отчетливо услышал звуки выстрелов.
Услышав первый, он не был уверен, что это выстрел, но второй, третий и четвертый узнал безошибочно, они прозвучали с интервалом в две-четыре секунды и доносились оттуда, где находился Лейерс. Все закончилось меньше чем за пятнадцать секунд.
Два солдата «ОТ», которых Лейерс отослал от места передачи, замерли на платформе, словно и они слышали звуки выстрелов.
Пино в ужасе и с растущей яростью подумал: «Четыре раба мертвы. Четыре свидетеля золотой авантюры мертвы». На спусковой крючок нажимал Лейерс. Он хладнокровно убил их. И запланировал это задолго до сегодняшней ночи.
Последний вагон состава миновал платформу и, погромыхивая, исчез в ночи, увозя награбленное золото. Немалое состояние осталось и в одиночном вагоне. Сколько же там было золота?
«Достаточно, чтобы убить четверых невинных людей, – подумал Пино. – Достаточно, чтобы…»
Он услышал скрежет шагов генерала Лейерса, а потом увидел его фигуру в полумраке лунной ночи. Лейерс включил фонарик, пошарил им по платформе, заметил Пино, который поднял руку, защищаясь от света. На мгновение Пино запаниковал, подумав, что генерал вполне может убить и его.
– Вот вы где, форарбайтер, – сказал генерал. – Вы слышали выстрелы?
Пино решил, что лучше всего ему прикинуться дурачком:
– Выстрелы, mon général?
Лейерс подошел к нему, недоуменно покачивая головой:
– Четыре выстрела. И все мимо. Никогда не умел стрелять.
– Mon général, я не понимаю.
– Я передавал нечто важное для Италии, для ее защиты, – сказал он. – Но стоило мне отвернуться, как четверо рабочих воспользовались этим и бросились наутек.
– И вы застрелили их? – спросил, нахмурившись, Пино.
– Я стрелял в них, – сказал генерал Лейерс. – А точнее – либо выше, либо ниже их. Стрелок из меня никудышный. Но в общем-то, мне все равно. Абсолютно. Желаю им удачи. – Лейерс хлопнул в ладоши. – Везите меня к Долли, форарбайтер. День был трудный.
Если генерал Лейерс лгал, если он убил четверых рабов, то он был превосходным актером или человеком, начисто лишенным совести, думал Пино, ведя машину в Милан. Но все же Лейерс был потрясен, увидев евреев на двадцать первой платформе. Может быть, в отношении каких-то вещей совесть у него была, а в отношении других – нет. Генерал, казалось, пребывал в хорошем настроении, он похохатывал про себя или время от времени довольно причмокивал губами. А почему бы и нет? Он только что похитил огромное состояние в золотых брусках.
Генерал сказал, что сделал это ради Италии, ради ее защиты, но Пино с недоверием отнесся к его словам. С какой стати Лейерс будет защищать Италию, когда он только и занимался тем, что грабил ее? А Пино слышал за свою жизнь немало историй о том, что люди при виде золота ведут себя неадекватно, теряют разум.
Когда они остановились перед домом Долли на Виа Данте, генерал Лейерс вышел из машины с саквояжем в руке.
– Завтра у вас выходной, форарбайтер, – сказал Лейерс.
– Спасибо, mon général, – ответил Пино, кивнув.
Ему нужно было отдохнуть. А еще ему нужно было увидеть Анну, но его явно не приглашали на стаканчик виски.
Генерал двинулся было к двери, но остановился.
– Можете взять машину завтра, форарбайтер, – сказал он. – Съездите с горничной куда хотите. Развлекитесь.
5
На следующее утро Анна спустилась по лестнице в тот самый момент, когда Пино вошел в холл. Они оба неуверенно кивнули старухе, подмигивающей на своей табуретке, потом вышли, рассмеявшись, счастливые оттого, что они наконец вместе.
– Это здорово, – сказала она, садясь на пассажирское сиденье рядом с ним.
Пино был рад расстаться со своей военной формой. Без нее он чувствовал себя совершенно другим. Как и Анна. Она надела голубое платье, черные туфельки, на плечи накинула тонкую шерстяную шаль, накрасила губы, подвела брови и ресницы и…
– Что? – спросила она.
– Ты так красива, Анна. Мне, когда я смотрю на тебя, петь хочется.
– Ты такой милый, – сказала она. – Я бы тебя поцеловала, но не хочу размазать дорогую французскую помаду Долли.
– Куда ты хочешь поехать?
– В какое-нибудь красивое место. Где мы могли бы забыть о войне.
Пино задумался на секунду, потом сказал:
– Я знаю такое место.
– Да, пока я не забыла, – сказала Анна и достала из сумочки конверт. – Генерал Лейерс сказал, что это пропуск с его подписью.
Отношение к ним часовых на дороге в Черноббио мигом изменилось, когда Пино показал им пропуск. Он повез Анну в его любимое место у озера Комо – в небольшой парк у южной оконечности западного рукава. День стоял ясный, чуть ветреный, необычно теплый для осени. Светло-голубое небо и снег на горных зубцах повыше отражались в водной глади, словно две смешанные акварельные краски. Пино стало жарко, он снял теплую рубашку и остался в белой футболке.
– Здесь так красиво, – сказала Анна. – Я понимаю, почему тебе здесь нравится.
– Я приезжал сюда тысячу раз, и все же это место кажется мне каким-то сказочным, словно в раю. Здесь ничто не говорит о человеке.
– Да. Дай я тебя сфотографирую, – сказала Анна, доставая камеру генерала Лейерса.
– Где ты ее взяла?
– В бардачке. Я потом вытащу пленку, а камеру положу на место.
Пино, поколебавшись, пожал плечами:
– Ну хорошо.
– Встань в профиль, – сказала она. – Подбородок повыше. И волосы убери, я хочу видеть твои глаза.
Пино убрал волосы, но ветерок снова сбросил его непокорные кудри на глаза.
