В декабре снег засыпал Альпы. С гор одна за другой сходили метели, покрывая белым одеялом не только Милан, но и Рим. Лейерс и Пино чуть не каждый день инспектировали оборонительные сооружения Готской линии в Апеннинах.
Немецкие солдаты, сгрудившись, грелись у костров в пулеметных гнездах, у артиллерийских точек, под самодельными брезентовыми навесами. Нужны еще одеяла, говорили Лейерсу офицеры «ОТ». Нужны еще продукты. Шерстяные свитера и носки. Зима разбушевалась, и всем немецким солдатам на высотах доставалось по полной.
Генерала Лейерса, казалось, искренне трогало их положение, и он не давал продыху ни себе, ни Пино, чтобы удовлетворить их нужды. Лейерс заказал одеяла на фабрике в Генуе, шерстяные носки на фабриках в Милане и Турине. Он опустошил полки магазинов всех трех городов, усугубив страдания итальянцев.
В середине декабря Лейерс решил реквизировать еще скот у фермеров, забить его и поставить мясо в войска на Рождество вместе с множеством ящиков вина, украденных с виноделен Тосканы.
Рано утром в пятницу, 22 декабря 1944 года, Лейерс приказал Пино опять везти его на вокзал Монцы. Генерал вышел из «фиата» с саквояжем и приказал Пино ждать его. Среди белого дня Пино не мог последовать за Лейерсом – тот наверняка увидел бы его. Когда генерал вернулся, его саквояж, казалось, потяжелел.
– Граница со Швейцарией над Лугано, – сказал Лейерс.
Пино вел машину, думая, что в саквояже теперь лежат один или два, а то и больше золотых кирпичей. На границе генерал приказал Пино ждать в машине. Когда Лейерс пересекал границу, шел сильный снег. Через восемь часов, за которые Пино истомился до ломоты в костях, генерал вернулся и приказал Пино возвращаться в Милан.
2
– Ты уверен, что он увез золото в Швейцарию? – спросил дядя Альберт.
– А что еще мог он делать в депо? – сказал Пино. – Закапывать тела? Шесть недель спустя?
– Ты прав. Я…
– Что? – спросил Пино.
– Немецкие радиопеленгаторы работают все лучше. Они теперь гораздо быстрее определяют местонахождение рации. Бака за последний месяц два раза едва уходил от них. А наказание тебе известно.
– И что вы собираетесь делать?
Тетушка Грета перестала мыть посуду в раковине, повернулась к мужу, который пристально смотрел на племянника.
– Альберт, – сказала она, – я думаю, неправильно просить его о таких вещах. Мальчик и без того делает достаточно. Пусть попробует кто-нибудь другой.
– Никого другого у нас нет, – сказал дядюшка.
– Ты не говорил об этом с Микеле.
– Я собирался попросить Пино сделать это.
– Да что «это»? – раздраженно спросил Пино.
Дядюшка задумался, потом сказал:
– Помнишь, что под квартирой твоих родителей?
– Квартира для высокопоставленных нацистов?
– Да. Тебе эта идея покажется странной.
– Я сразу сказала тебе, что это нелепая затея, Альберт, а теперь чем больше я об этом думаю, тем безумнее она мне кажется, – сказала тетушка Грета.
– Ну, это пусть Пино решает.
Пино зевнул и проговорил:
– Через две минуты я иду домой спать, скажете вы мне, что надумали, или нет.
– В квартире под вами установлена коротковолновая рация, – сказал дядя Альберт. – Провод от нее выходит в окно к антенне, установленной на наружной стене террасы твоих родителей.
Пино помнил это, но пока так и не мог понять, к чему ведет дядюшка.
– Так вот, я думаю, – продолжил дядя Альберт, – если немецкие пеленгаторы ищут незаконные рации, ведущие передачи через незаконные антенны, то мы можем их одурачить, подсоединив нашу незаконную рацию к законной немецкой антенне. Понимаешь? Мы врежемся в их кабель нашей антенной и будем посылать сигнал через законную немецкую антенну. Когда пеленгаторы засекут сигнал, то скажут: «Это кто-то из наших». И точка.
– А если они будут знать, что сейчас их передатчик должен молчать, не придут ли они на нашу террасу?
– Мы дождемся, когда они закончат свою передачу, а потом, как только они отключатся, сразу же пустим свой сигнал.
– И что будет, если рацию найдут в нашей квартире? – спросил Пино.
– Ничего хорошего.
– Папа в курсе?
– Сначала я хочу, чтобы ты рассказал Микеле, чем ты на самом деле занимаешься у немцев.
Хотя родители и настояли на том, чтобы он поступил в «Организацию Тодта», Пино видел, как отец реагировал на свастику на его рукаве, как он отворачивался и кривил губы от стыда.
Пусть возможность открыть отцу правду и воодушевила Пино, но он сказал:
– Я думал, что чем меньше народу знает, тем лучше.
– Да, я сам так говорил. Но если Микеле будет знать о рисках, которым ты подвергаешься, работая на Сопротивление, то он согласится с моим планом.
Пино задумался.
– Ну, положим, папа согласится. Как вы пронесете туда рацию? Там ведь охрана внизу.
Дядя Альберт улыбнулся:
– А вот тут ты и вступишь в дело, мой мальчик.
3
Тем вечером дома отец Пино, выслушав его рассказ, спросил, пристально глядя на сына:
– Ты и в самом деле секретный агент?
Пино кивнул:
– Мы не могли тебе сказать, но теперь должны.
Микеле покачал головой, потом поманил Пино к себе и неуклюже обнял.
– Прости, – сказал он.
Пино смирил эмоции и сказал:
– Я понимаю.
Микеле отстранился от сына, заглянул в его сияющие глаза:
– Ты отважный человек. Я бы так не смог. И у тебя способности, о которых я даже не подозревал. Я горжусь тобой, Пино. Я хочу, чтобы ты знал это, что бы ни случилось с нами, пока идет эта война.
Эти слова много значили для Пино, и у него перехватило горло.
– Папа…
Отец потрепал его по щеке, видя, что он не может продолжать.
– Если ты сможешь пронести рацию мимо часовых, пусть так и будет. Я хочу внести свой вклад.
– Спасибо, папа, – сказал наконец Пино. – Я дождусь, когда ты уедешь на Рождество к маме и Сиччи. Тогда ты сможешь говорить, что ничего не знал.
Микеле огорченно сказал:
– Твоя мать будет расстроена.
– Я не могу поехать, папа. Я нужен генералу Лейерсу.
– Можно я скажу Миммо о тебе, если он проявится?
– Нет.
– Но он думает…
– Я знаю, что он думает, но мне придется жить с этим до конца войны, – сказал Пино. – Когда ты видел его в последний раз?
