– Три месяца назад. Он сказал, что отправляется на юг в Пьемонт проходить военную подготовку. Я пытался его остановить, но упрямство твоего брата непобедимо. Он вылез из твоего окна на карниз и спустился. С шестого этажа. Ты можешь себе такое представить?
Пино вспомнил себя помоложе, когда он так же уходил из дому. Стараясь сдержать улыбку, он сказал:
– Доменико Лелла. Единственный и неповторимый. Мне его не хватает.
Микеле отер глаза:
– Один Господь знает, во что он ввязался.
4
На следующий день поздно вечером, проведя многие часы в машине генерала Лейерса, Пино сидел в кухне Долли, ел превосходное ризотто Анны и смотрел перед собой.
Анна слегка толкнула его ногой в голень.
– Что? – вздрогнул Пино.
– Ты сегодня где-то не здесь.
Он вздохнул, потом прошептал:
– Ты уверена, что они спят?
– Я уверена, что они в комнате Долли.
Пино, по-прежнему шепотом, продолжил:
– Не хотел тебя втягивать, но чем больше думаю об этом, тем яснее понимаю, что ты можешь помочь мне кое в чем важном, но опасном для нас обоих.
Анна сначала смотрела на него восторженно, потом ее выражение сменилось на более трезвое, наконец он увидел страх в ее глазах.
– Если я откажусь, ты сделаешь это один?
– Да.
Она задумалась на секунду, потом сказала:
– Что от меня требуется?
– Ты не хочешь сначала узнать, что мне нужно, прежде чем соглашаться?
– Я тебе доверяю, Пино, – сказала Анна. – Ты мне скажи, что от меня требуется.
5
Даже в разгар войны, отчаяния и разрухи канун Рождества остается днем, когда торжествуют доброта и надежда. Подтверждение тому Пино сначала увидел, когда генерал Лейерс, наблюдая за распределением украденного хлеба, мяса, вина и сыра, на Готской линии изображал из себя Weihnachtsmann – рождественского деда. Он увидел это еще раз тем же вечером, когда он и Анна стояли в Дуомо на ночной мессе вместе с тысячами миланцев, втиснувшихся в три громадных нефа собора. Немцы отказались отменить на эту ночь комендантский час, а потому месса проводилась раньше обычного.
Вел службу кардинал Шустер. Если Анне кардинал был почти не виден, то Пино при своем росте видел его прекрасно – тот читал проповедь, в которой рассказывал о невзгодах, сопутствовавших рождению Иисуса, и призывал прихожан к сплочению.
– «Да не смущается сердце ваше», – говорил кардинал Милана. – Эти пять слов Иисуса Христа, нашего Господа и Спасителя, сильнее пуль, пушек и бомб. Люди, которые следуют этим словам, не боятся, они сильны. «Да не смущается сердце ваше». Люди, которые следуют этим словам, без сомнения, одержат победу над тиранами и их армиями страха. Так было вот уже тысяча девятьсот сорок четыре года. И я уверяю вас, что так будет и во все времена.
Начал петь хор, и многие в толпе вокруг Пино испытали воодушевление, выслушав дерзкую проповедь кардинала Шустера. Они принялись петь вместе с хором, и Пино увидел, как изможденные, уставшие от войны лица загорались надеждой, веселились даже в такие дни, когда радость в жизни слишком большого числа людей стала редкостью.
– Ты благодарил Бога? – спросила Анна, когда они по окончании мессы вышли из собора.
Она переложила пакет с покупками из одной руки в другую.
– Да, – ответил Пино. – Я благодарил Бога за то, что он подарил мне тебя.
– Так бы и слушала тебя. Как это приятно.
– Это правда. Благодаря тебе, Анна, я перестал бояться.
– А я вот осталась такой же трусихой, как и прежде.
– А ты не бойся, – сказал Пино, кладя руку ей на плечо. – Делай то, что делаю я иногда, когда мне страшно: представь себе, что ты – другой человек, который гораздо смелее и умнее.
Они прошли мимо темной поврежденной громады Ла Скала, направляясь к магазину кожаных изделий.
– Пожалуй, у меня это получится, – сказала Анна. – Я имею в виду – действовать, как кто-то другой.
– Я уверен, что получится, – сказал Пино, и остальную часть пути до дома дяди Альберта он чувствовал себя неуязвимым, потому что рядом шла Анна.
Они постучали с заднего входа. Дядя Альберт открыл дверь в пошивочную мастерскую, и они вошли в помещение, насыщенное запахом дубленой кожи. Дядюшка включил свет и спросил:
– Кто это с тобой?
– Мой друг, – ответил Пино. – Анна-Марта. Она мне поможет.
– Помнится, я говорил, что лучше тебе это сделать одному.
– Поскольку я рискую своей жизнью, то буду делать так, как считаю нужным.
– Как именно?
– Не хочу говорить.
Дяде Альберту такой поворот событий не понравился, но он тем не менее продемонстрировал уважение к Пино:
– Как я могу помочь? Что тебе нужно?
– Три бутылки вина. Одна початая, но… чтобы пробка была на месте.
– Хорошо, – ответил дядюшка и направился наверх, в квартиру.
Пино начал переодеваться – сменил гражданскую одежду на свою форму. Анна поставила пакеты и прошлась по мастерской, разглядывая раскроечные столики, швейные машинки и полки с великолепными кожаными изделиями в разной степени готовности.
– Мне нравится, – сказала она.
– Что?
– Тот мир, в котором ты живешь. Запахи. Красивые вещи. Для меня это как сон.
– Я никогда не смотрел на это так, как ты, но, пожалуй, ты права.
Дядя Альберт спустился сверху с тетушкой Гретой и Бакой. Радист нес коричневый чемодан с ремнями и двойным дном – Пино видел этот чемодан в апреле.
Дядюшка посмотрел на Анну, которая все еще восхищалась кожаными вещицами.
– Анне нравятся ваши изделия, – сказал Пино.
Дядюшка смягчился:
– Правда? Вам это нравится?
– Такая превосходная работа, – сказала Анна. – Как вы этому научились?
– Так и научились, – сказала тетушка Грета, подозрительно оглядывая Анну. – У мастера. Кто вы? Откуда вы знаете Пино?
– Мы вроде как работаем вместе, – сказал Пино. – Анне можно доверять. Я доверяю.
Хотя слова Пино и не окончательно убедили тетю Грету, она не стала возражать. Бака протянул Пино чемодан. Вблизи было видно, насколько радист устал, вымотался. Человек, который слишком долго пробыл в бегах.
– Береги ее, – сказал Бака, кивая на рацию. – Ее голос проникает повсюду, но она не любит грубого обращения.
Пино взял чемодан, отметил, насколько он легок, и спросил:
– Как вы пронесли его в Сан-Бабилу и не попались?
