В течение многих часов с этого холма в тот день не доносилось никаких звуков, кроме щебета весенних птиц и стрекота насекомых, а теплый ветерок приносил запах вспаханных полей. И Пино вдруг понял, что земля не знает войны, природе безразлично, какие жестокости творят друг с другом люди. Ее не волновали ни люди, ни их потребность убивать и завоевывать.
После прохладного рассвета потеплело. Около полудня до Пино донеслись отдаленные глухие удары, взрывы с акватории близ Римини, а вскоре он увидел поднимающийся далеко в море дым. Он не мог понять, что произошло.
Генерал Лейерс словно услышал его.
– Они бомбят наши корабли, – сказал он как ни в чем не бывало. – Они пытаются нас задушить. Но здесь они попытаются свести счеты лично со мной.
Проходили часы, и вскоре стало жарко, как летом, хотя и не так сухо. Пекла не было, вся влага, выпавшая за зиму, теперь поднималась от земли, сгущая и утяжеляя воздух. Пино сидел в тени машины, а Лейерс нес свою вахту.
– Что вы будете делать после войны, форарбайтер? – спросил вдруг Лейерс.
– Moi, mon général? – сказал Пино. – Не знаю. Может быть, вернусь в школу. Может быть, стану работать у моих родителей. А вы?
Генерал Лейерс опустил бинокль:
– Так далеко я еще не вижу.
– А Долли?
Лейерс наклонил голову, словно прикидывая, устроить ли Пино взбучку за дерзость, но в конце концов сказал:
– Когда откроется Бреннер, я о ней позабочусь.
С юга раздался тяжелый воющий звук. Лейерс запрокинул голову и уставился в небо.
– Начинается, – сказал он.
Пино вскочил на ноги, приставил к глазам ладонь, сложенную козырьком, и увидел тяжелые бомбардировщики, летящие с юга, – двадцать в ширину и десять в глубину. Двести военных самолетов летели справа от них и наконец приблизились настолько, что Пино испугался, как бы они не сбросили свой груз прямо им на головы.
Но самолеты, пролетев еще милю, построились в боевой порядок, и у каждого на брюхе раскрылся бомбовый люк. Ведущее звено бомбардировщиков резко снизилось, спикировало на Готскую линию и германскую территорию. Они сбросили бомбы, которые с воем полетели вниз, словно рыбы, ныряющие с неба.
Первая упала далеко за линией немецкой обороны и взорвалась, взлетели комья земли, появилась светящаяся радуга и пламя. Еще несколько бомб взорвались за Готскими укреплениями, оставив воронки с обугленной землей и медно-красные пожары, будто вышивая ковер насилия и разрушения, распростершийся до устья реки и самого моря.
Десять минут спустя за последними из «птичек» первой волны последовала вторая, потом третья и четвертая – в целом более восьми сотен тяжелых бомбардировщиков. Ревущие самолеты сбрасывали свой смертоносный груз в том же самом ритме, только слегка сдвинувшись, так что новые бомбы поражали другие участки германской обороны.
Взрывались склады оружия. Запасы бензина. Казармы, дороги, грузовики, танки, склады снабжения были уничтожены первой атакой. Потом средние и легкие бомбардировщики прошли над рекой в более низком порядке, атакуя саму оборонительную линию. Целые участки танковых ловушек Лейерса были уничтожены. Огневые укрепления взлетели в воздух. Артиллерийские точки были разрушены.
В течение нескольких следующих часов бомбардировщики союзников сбросили на этот район двадцать тысяч бомб. В промежутках между воздушными атаками две тысячи орудий союзников обстреливали Готскую линию двадцатиминутными огневыми валами. Когда предвечернее солнце пробило дым вдоль реки, весеннее небо опустилось низко и казалось небом ада.
Пино кинул взгляд на Лейерса, который в бинокль осматривал поле боя к югу от проломленных оборонительных сооружений, руки генерала тряслись, он слал проклятия на немецком.
– Mon général? – сказал Пино.
– Они наступают, – сказал Лейерс. – Танки. Джипы. Артиллерия. На нас наступают целые армии. Наши мальчики будут держаться сколько смогут, а многие умрут, обороняя эту реку. Но в какой-то момент всем солдатам там внизу придется сделать неизбежный выбор побежденного: отступать, сдаваться или умирать.
Сгущающиеся сумерки подгоняли уходящий день. Солдаты союзников с огнеметами прорвались в немецкие окопы и укрепленные огневые сооружения. Наступила черная беззвездная ночь. Рукопашный бой продолжался в темных окопах, а Пино видел только вспышки взрывов и неторопливо двигающиеся огоньки.
– Завтра утром их сметут, – сказал Лейерс. – Все кончено.
– Мы в Италии говорим, что ничего не кончено, пока поет толстая дама, mon général, – сказал Пино.
– Ненавижу оперу, – проворчал генерал и пошел к машине. – Везите меня назад в Милан, а то у меня не останется вариантов.
Пино не знал, что в точности стоит за этими словами, но спешно сел за руль.
«Теперь немцам придется отступить, сдаться или умереть, – подумал он. – Сама война умирает. Считаные дни остаются до мира и – ура! – прихода американцев!»
Пино возвращался в Милан в темноте, радуясь мысли о том, что наконец-то увидит американцев. Вернее, целую американскую армию! Может быть, когда они с Анной поженятся, то уедут в Штаты, как его родственница Личия Альбанезе, откроют дело – будут в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе изготовлять сумочки по моделям матери и кожаные изделия, как у дяди Альберта. Заработают там состояние.
У Пино мурашки по коже побежали от предвкушения, когда перед ним открылась эта перспектива, о которой он час назад даже и подумать не смел. Возвращаясь, он даже ни разу не вспомнил о колоссальных разрушениях, которые только что видел. Он думал о каком-нибудь хорошем деле, которым он занимался бы con smania и которое приносило бы прибыль, и не мог дождаться встречи с Анной – горел желанием рассказать ей о своих планах.
4
Готская линия у реки Сенио была прорвана тем же вечером. А на следующий день союзные силы из Новой Зеландии и Индии находились уже в пяти километрах за прорванными оборонительными сооружениями Лейерса, немцы отступали на север и перегруппировывались. 14 апреля после очередной немилосердной бомбежки Пятая армия США проломила западную стену Готской линии и покатилась на север к Болонье.
Ежедневно приходили новые известия о продвижении союзников. Пино каждый вечер слушал Би-би-си по коротковолновику Баки. И почти каждый день возил Лейерса с одной линии фронта на другую или по путям отступления, где они видели немецкие колонны, бегущие гораздо медленнее, чем когда они вторгались в Италию.
Немецкая военная машина казалась Пино искалеченной. Он видел ее вибрирующие танки, теряющие гусеницы, оглушенных солдат, бредущих за волами, тянущими пушки. Десятки раненых немцев лежали в открытых грузовиках на нещадном жарком солнце. Пино надеялся, что они отдадут богу душу здесь и сейчас.
Каждые два-три дня он и Лейерс ездили на перевал Бреннер. С наступлением жары снега начали таять и потоки грязной воды стекали с перевала, затопляя дренажные трубы и дороги. Добравшись до конца проезжей дороги, Пино и Лейерс видели рабов, работающих по колено в ледяной воде рядом с экскаваторами и грузовиками. 17 апреля серые люди были в миле от австрийской границы. Один из них упал в воду. Эсэсовец вытащил его и отбросил в сторону.
