Интересно, как она поймет, что псы свернули? Ничего, кроме их спин, сливающихся в сплошные волны, Карина не видела. Конечно же стоило послушаться Митьку Потемневшее и сгустившееся пространство словно понесло их над тропой луны.
Митька завозился в массе гончих, устраиваясь поудобнее, как в уютном движущемся одеяле.
– На самом деле с тропы они не сойдут, – бормотнул он прямо в ухо Карине, – вернее, нас не столкнут. Потому что они должны доставить нас в Трилунье.
– С чего ты взял?
Карина была согласна с другом, но хотелось понять, как ему пришла такая мысль.
Глубинные гончие, казалось, не имели ни костей, ни мышц, хотя Карина помнила, что кровь и внутренности у них присутствовали.
– Да с того, что они появились, как только ты решила вместо Трилунья в неведомые дали сигануть, – ответил Митька. – Мне вот только интересно, по чьей команде?
– Ни по чьей, – удивилась и немного рассердилась Карина, – по моей собственной.
– Что? – переспросил друг. – Да не сигануть по команде, балда. Гончие по команде появились. Доказать не могу, но уверен.
– Не надо мне ничего доказывать, я в том же самом уверена.
Карина опять вспомнила женщину-призрака, говорившую с
Диймаром. И заодно странное лицо в зеркале в тот день, когда в шкафу обнаружился браслет.
– Угу, – кивнул Митька, задевая подбородком ее макушку. – Кто направляет гончих? Почему они нападают? В конце концов, почему эти твари отступают, если их так много?
– И что это была за призрачная женщина, – подхватила Карина, – та, что говорила с… Диймаром?
Митька снова зашевелился, зацепил Карину локтем. А потом ловко развернулся, и она оказалась лежащей на нем, как на подушке. Не то чтобы мягко, но вполне удобно, мрак побери. Парень – белый волк, высвободив руки, обхватил ее, как маленького ребенка. Сейчас бы закрыть глазки и поспать… если удастся побороть неловкость. Повзрослела, понимаешь ли, начала стесняться лучшего друга.
– Пусти, я же тяжелая, – попыталась она протестовать.
Митька усмехнулся, теперь не в затылок Карине, а в макушку
– Конечно, как вместо «здрасте» на меня мартышкой залезть, словно на дерево, так ты легкая, а как греть озябшего э-э-э… воина и путешественника, так ты сразу тяжелая. Не дрейфь, это не я тебя несу, а гончие нас несут.
И нечем крыть, что называется. А Митька тем временем вернулся к теме.
– По всему выходит, что нам, кроме Эррен, надо срочно найти Диймара Шепота, – сурово сказал он. Ну то есть насколько Митька вообще мог сурово говорить, зарывшись носом в Каринину кудрявую макушку. – Когда мы его найдем, ты отвернешься или вовсе уйдешь куда-нибудь. А я с ним поговорю.
– Чего это я уйду? Я, может, и сама с ним поговорить хочу.
– Пообщаешься с тем, что от него останется. Серьезно, Карин, не хочу, чтобы тебе было плохо.
– Не поняла… – Хотя, кажется, она прекрасно поняла.
– Несмотря на все, что он натворил, – размеренно произнес Митька, – на подставу с Дхоржем, с балом, несмотря на Рудо, ты ведь все равно его… нет, не так. Все равно в него влюблена. И каждый его косяк, который тебя возмущает, который идет вразрез с твоими собственными, скажем так, этическими установками… Который где-то в чем-то тебя ломает, только сильнее привязывает тебя к нему. Такой вот парадокс. Такое вот живое воплощение фразы «девушки любят плохих парней». Потому что эмоции. К хорошим потом сбегают, лет через несколько. И тут им может очень повезти…
– Как это?
– Так это. У хороших парней свои секреты. В общем, если повезет, то и хороший парень может не хуже плохого смачно потоптаться на эмоциях девушки, но, поскольку он все-таки хороший, не нанесет ей настоящего вреда. Вот в этом дуре повезет…
– Не, ну а чего сразу «дуре»? – почти обиделась за абстрактную девушку Карина.
И тут же задумалась. Как же позорно мало на самом деле она знает о своем лучшем друге! Всего несколько дней (и несколько тысяч жизней!) назад она восхищалась тем, как легко он болтает на птичьем литовском языке. Кому, как не ей, выросшей с Ларисой, было известно – владение иностранным языком определяет огромный пласт личности человека. Этот Митькин пласт был наглухо скрыт от нее. И, что еще позорнее, Карина ни разу не поинтересовалась, что же есть в ее друге детства такого, выходящего за границы э-э-э… их детской дружбы. Что у него на душе, на той ее части, которая не посвящена Карине? Ведь есть же такая… ох.
– Мить, – выдавила она, – прости, я дура и свинья. В последние месяца два мое свинство по отношению к тебе равно ему же за все предыдущие годы. Возведенному в степень. Четвертую. Надо было давно спросить! Мить, ты кого-то встретил? Ну, встретили влюбился, я имею в виду.
Мальчишка засмеялся каким-то далеким смехом. Как будто он не прямо за спиной Карины свернулся в один с ней калачик, а остался в том, далеком клоке Межмирья среди гигантских тихоходов, несущих безумно-прекрасные фэнтезийные города на своих спинах.
– Ревнуешь? – спросил он с интонацией, враз унесшей Карину в двухмесячной (двухжизненной и многосмертственной!) давности вечер. Тот, когда она засыпала на диване в коттедже родителей Митьки. Да, в тогда еще целом коттедже тогда еще живых Заккараускасов. Она пыталась заплетающимся языком рассказать ему о Диймаре, а Митька смеялся: мол, после универа женюсь на тебе, куда ты денешься. Сам бы не делся, жених фигов.
– Ревную! – заявила она в тон ему, тогдашнему. И с удивлением осознала, что не так уж и пошутила. – На балу еще очень хотела этих твоих… поклонниц на ленточки располосовать и в бантики завязать. Ну чего ты ржешь? Такая, наверное, судьба у лучших друзей – ревновать друг друга. К тому же ты вот мне все твердишь «красивая, красивая», а на себя со стороны не пытался посмотреть? Я бы на месте всех девиц… не слишком древнего возраста, кроме тебя, ни на кого и не смотрела бы.
– Ой-ой, а «бы» не очень мешает?
– Да ну тебя, Мить, серьезно! Вот есть в тебе что-то такое… даже я иногда, как это сказать? Как будто боюсь и в то же время не боюсь. И вообще не хочу, чтобы это ощущение заканчивалось. Мить, не умею я о таких вещах говорить, не разводи меня даже. Просто вот тебе пример. Ты меня на тропу выволакивал за шиворот реально полумертвую. Но умереть не дал. Просто своим присутствием, вот чисто физическим.
Митька крепче сжал руки, чтобы она не вывалилась, не иначе. Угу, как будто было куда. Даже щеки касалась мягкая шерсть гончей.
– Спасибо, серый волк, – непонятно за что поблагодарил Митька. – А теперь будь лапушкой, захлопнись, пожалуйста. Не мешай нам с тобой наслаждаться красотой момента. Карина, слегка ошарашенная, так и сделала. Наслаждаться моментом было замечательно. Хотя бы потому, что гончие совершенно не пахли псиной. И вообще ничем не пахли – она была готова волчий нос на отсечение дать. Интересно, что за твари эти псы? Да псы ли они вообще?
