– Жаль, на Земле так не делают, – сказал Митька, водя пальцем по линиям одной из миниатюр оглавления. – Очень уж трудоемко и дорого.
– Ага, – сказала Карина, – наверное, не просто художник, а четырехмерник рисовал. Смотри, вот наши птички. Это океороны. Между прочим, дальние родственники птероворонов. Очень дальние…
Она всмотрелась в рисунок. Не миниатюру из оглавления, а крупную, красивую, фотографически точную иллюстрацию в начале главы. Птица, изображенная там, была похожа ни гибрид чайки и сороки, но с дымно-черным оперением. И когти они, оказывается, умели втягивать-выпускать.
– Надо же, кошки мира пернатых, – фыркнула Карина, – когти они выпускают.
– Угу, котики, – развеселился и Митька, – морские котики. Практически морпехи.
– А еще, смотри-ка, – Карина не удержалась и провела ногтем под читаемой строкой, просто ради удовольствия от прикосновения к трилунской бумаге: такой тонкой, чуть промасленной, но не жирной, а волшебно-лоснистой, – тут сказано: «Легенды, связанные с океоронами, ищи в «Сказнике», в разделе о нежити». А мне говорили, что в Трилунье нежити нет.
Митька задумчиво почесал кончик носа:
– Скорее всего, ее и нет. Потому что «Сказник» – это все-таки не «Тварник», а легенда – не научный факт. Главное, серый волк, что океороны неразумны. Понимаешь, что это значит? Они – еда.
Глава 17
Охотники и визитеры
Черная птица рухнула, сбитая ударом волчьей лапы. Второй удар моментально распорол жертве горло – не из милосердия, но по зову звериного инстинкта: добычу необходимо было обездвижить. Сделать это можно было и по-другому, но волки полумер не ведают. А если бы ведали – не признавали бы.
Волчица взяла в зубы тушку океорона в черном оперении – крошечную по сравнению с пастью зверя-гиганта. Если проглотить, уж точно сыт не будешь, едва ли заметишь такой ничтожный перекус. Чтобы накормить волка, требовалось не менее полудюжины океоронов. Поэтому с птицей в зубах, по привычке опустив голову, волчица побрела к развалинам человечьего жилья, выходившим прямо на твердый и вязкий одновременно, проваливающийся под лапами, сыпучий океанский пляж. Там они с белым волком складывали свою черную добычу. На черный же песок.
Белый вожак уже ждал ее там. В человечьем теле. Она заворчала, бросила птичку к остальным тушкам и, не раздумывая, обернулась девочкой. Брр, холодно! Но стабильные плюс три – плюс пять по Цельсию, хоть и бесили неописуемо, больше не мучили Карину. В самом деле, человек – не собака (даже если не волк), ко всему привыкает. Да и со знаками с утра стало немного проще – вернулись еще несколько. Некоторые даже полезные.
– Ого, – восхищенно сказал Митька, – ну ты крута! Пятая пташка против моих трех. Как ты умудряешься?
– Ты просто подкрадываешься к ним сидящим. А я на лету ловлю. В «Тварнике» же сказано: океороны теряют бдительность в воздухе, особенно когда низко над землей. Вернее, не теряют, а весь ресурс уходит на высматривание всяких жучков-козявок в расщелинах. А я… э-э-э… Ты видел, как кошки мячики ловят?
– Нет, у меня в жизни кошек не было. Хотя о чем я? Видел, конечно. В тырнете. И ты, значит, у них нацеплялась?
– Угу, делаю, как кошка. Прыг. И лапой, – Карина кивнула. В самом деле, волчий инстинкт это прекрасно, но когда на помощь может прийти некоторый человеческий (а через него и кошачий) опыт, еще лучше. А Митька продолжал стебать подругу, словно они коротали переменку на школьном дворе:
– А тебе птичку-то не жалко?
– Когда я волк, то вообще ни капельки, ты же и сам знаешь. А когда я человек, то жалко. Было. Аж целых полдня. Ну, помнишь? Вчера до самого вечера. Потом – жрать захотелось.
Это было чистой правдой. Накануне, после полета-вылета из шахты со странным лунным камнем и короткой схватки с океоронами, даже проголодавшейся Карине не хотелось поднимать на них руку. Но уже к вечеру, когда подвело живот, она пересмотрела свои желания-нежелания. Не приученной к деликатесам девочке все же не доводилось голодать. Митьке – тем более. Голод не тетка. И не дядька. Не договоришься. И птицы были едой.
Ребята довели количество пойманных птиц до пятнадцати. Карине, чтобы насытиться в волчьем облике, действительно требовалось шесть тушек. Митьке же на две больше.
– Не получились из нас символьеры, – фыркнул Митька. Налопавшись в волчьих телах, они обернулись людьми. – Нет знаков, ну и не надо. А сейчас мы с тобой последнюю птичку по-человечески съедим. У меня на такой случай две или три зажигалки с собой. Вот только что на дрова пустить, это вопрос…
– Да прям вопрос. В нашем, скажем так, блоке целых восемь спален, представляешь? И везде как минимум по одной кровати найдется. Они деревянные и такие древние, что жуть просто. Вот только сыроватое дерево, коптить будет.
– С этим я как-нибудь справлюсь.
То, что им, «гостям», придется безобразничать в чужом доме, Митьку не смутило. И правильно. Они в гости не просились. Да их и не приглашали, а просто взяли и не выпустили. Поэтому пусть не жалуются.
И все же еще к вечеру условного первого января Карина начала задумываться о том, как вернуть себе кое-какие знаки. И не только задумываться, а пытаться творить их по принципу, описанному Митькой.
Впрочем, некоторые знаки восстановились сами по себе. Арисса не зря сказала, что блокировка временная и без какой-то там особой клятвы – слабая. Но за редким исключением доступные теперь знаки были всякой бесполезной мутью. Вроде того же словесного сиора палава мье, вылезавшего в Карининой голове по поводу и без и превращавшего в юбки все, что только под руку попадалось. Попадались в основном птичьи перья. Результат одного из опытов она даже сохранила. Мало ли, вдруг повезет на какой-нибудь аналог Хеллоуина угодить…
Митька ловко разобрался с костром. У него отлично восстановился знак притяжения. Карина очень пожалела, что матушка Императрица (ах да, Информатрисса, а никакое не императорское величество) не видела, как над островом пролетала кровать. Вот вышла бы на балкон, отдохнуть от трудов императорских (информатрисских), а мебеляшка бы вокруг нее круг почета описала и – фюить! На юг зимовать. Вот бы у маменьки лицо вытянулось…
– Хватит медитировать, ощипли птицу, пожалуйста, пока огонь прогорит. Да и выпотрошить надо бы. – К счастью, нож у Митьки тоже нашелся, а то пришлось бы для этого трансформировать руки в лапы. С когтями потрошение птичьей тушки выглядело бы улетноэффектно, но съесть было бы уже нечего.
Раньше Карина не умела ощипывать птицу по вполне понятным причинам – кто в наши дни супермаркетов владеет такими навыками? Но как кушать захотела, так быстро научилась. Она ловко обдирала перья, не особо заморачиваясь удалением «пеньков», потому что кожа у птиц все равно была невкусная, и ее решили неэкономно выбросить. То есть закопать. Мусорку разводить на острове они не собирались.
