Так знаккер Радов и гнал ее до самого выхода с тропы. Она шагала, как робот, четко печатая шаги, вспоминая маршрут коридором через деревья. Ловя краем зрения, запоминая всеми краями и центром памяти знаки, которые творил отец. И вынашивая решение – Евгений не получит карту. Ни черта он не получит. Даже если ей это обойдется очень, очень дорого.
– Ничего себе, – сказал Арно, когда она закончила рассказ. – Нет, я понимал, конечно, что там все плохо. Да, с г-го-головами в том числе. Но чтобы на-настолько…
– Плохо не то, что там с головами плохо, – сказала Карина, – а то, что от этого будет плохо сначала Митьке, а потом Трилунью. А потом Земле, потому что… сам посуди, если омертвеет все Трилунье, но никто не откроет тропу, то куда поползет омертвение? В Межмирье. А потом? На Землю? А пока местные детеныши сообразят, что к чему? А когда сообразят, то куда им тропу открывать? В омертвелое межпространство? – Руки сами собой запустились в волосы и чуть пару клоков не выдрали. – О-о-о, мрак-черт, что за дерьмо-то?! Я опять как дура. Не знаю, что делать, но что-то делать надо, не оставлять же как есть…
Арноха смотрел на нее расширившимися глазами.
– Карин, – выдавил вдруг он, – так тебе же больно. Я помню, как ты лежала после в-в-воспитательного знака Клары. А сколько тебе твой отец впе-впечатал?
– Да не, – Карина отмахнулась и решила, не теряя времени, найти куртку, – было больно, даже очень. Но потом я, пока сидела в кухне и плиту прогревала, попробовала знаки творить. Они вернулись, все как один. Вернее, я не прямо все-все-все опробовала, а так, вперемешку, что вспомнила. Ну и, как смогла, запустила инверсара…
Арно встрепенулся.
– Инверсара какого процесса? – спросил он.
Карина задумалась. Не совсем правильно Арношечка вопрос поставил. Об этом она и сообщила другу.
– Я как бы… вспомнила воспитательный знак, начертила ритуальный… словесного-то не видела даже никогда. И как бы… вживила, что ли… в него инверсара.
– А так можно? – удивился тот.
– А я знаю? – развела Карина руками. – Если нельзя, то кто возьмет и запретит? Я бы глянула на такого смелого. Терять лично мне вообще нечего… Специальных знаков типа кмад-инверсара, я не встречала, жаль, у Рудо не спросила во Втором городе. Но воздействие знака – тоже процесс. Вот я и попробовала воспитательный развернуть. И получилось.
Арноха задумался. Уселся прямо на коврик возле кресла и запустил руки в глубину половицы.
– Знаешь, я у-ур-урод какой-то, – признался он.
У Карины немного челюсть отвисла.
– Интересное замечание, – сказала она, – главное, очень вовремя и к месту. А почему? В смысле, с чего ты взял, что ты – урод?
– Потому что ты в беде, Закар в беде, Рудо вообще нет больше, а я все равно думаю о своем.
Карина отыскала куртку. Как предыдущая – типа пуховика, но короткая, совсем спортивная, темно-серого цвета. Больше зимней верхней одежды не наблюдалось. Оно и логично – не бесконечный же запас требуется нормальному человеку и даже нормальному оборотню, ведущему более-менее нормальную жизнь.
– Арнох, ты не дури, – строго сказала она. Не соглашаться с Резановым было непривычно, но что поделать. – От того, что ты перед лицом смерти, прости за пафос, все равно думаешь о жизни, да еще всегда готов за нее биться, уродом ты не становишься. Даже совсем наоборот. А «о своем» это вообще о чем? Отец, да?
– Угу, – кивнул Арно, – и Люся еще.
О! Точно! Карина бросила куртку на кресло, едва не задев Арноху.
– Слушай, а ты в этом палаццо Абеляр, где мы с Рудо в символик играли, говорил про Люську, ну, что влюбился-развлюбился?
Резанов покраснел, уткнулся взглядом в пол. Но когда снова поднял глаза на подругу, в левом глазу заиграла привычная искорка – добрая и насмешливая.
– В-в-вообще-то… да. В смысле, нет. То есть не совсем, – «исчерпывающе» объяснил он.
Ну-ну. Карина посмотрела на парня так, чтобы он понял, что за «А» должно следовать «Б». И Арно, конечно же, понял.
– Я с-сам не знаю, вл-влюблен я в нее или нет, – признался он. – Скорее нет, чем да. То есть сначала она мне очень понравилась. Я даже подумал, что ну его, поиск оборотня, буду в школу ходить, с такой девчонкой красивой встречаться. Фу, з-зву-звучит отвратительно.
– Ничего не отвратительно. Ты к тому же заикаться меньше стал, – подбодрила как смогла Карина, – не отвлекайся от главного, от любви то есть…
Резанов снова заалел, как цветок шиповника на заре. Ну все, попал Арношечка. Теперь, когда актуальный кошмар с зарвавшимися символьерами и Митькой в плену закончится (а он закончится, даже если по швам треснуть придется!), можно будет дразнить друга всей этой любовной лирикой. Дразнить и смотреть, как он офигительно прекрасно краснеет. Золотой мальчик, сын богатенького папочки, а сам стесняшка-стесняшка. Надо же!
– Я в нее почти влюбился, а потом ты явилась в «Блины-оладушки», и я влюбился уже в тебя, – скороговоркой выпалил Арно. И так же торопливо добавил: – Но тоже ненадолго. Ты оказалась почти совсем свой парень, а я парней ну вот никак…
Карина прыснула, не удержалась. И вновь постаралась вчувствоваться в момент бытия – даже в самом кошмарном кошмаре надо найти пару минут и поговорить о любви и влюбленностях с другом. Это… греет и дает силы на сворачивание гор, пригорков и астероидов заодно.
– Вот, блин, спасибо, Арно Резанов, – сказала она сквозь смех, – если тебе от этого приятно станет, то я тоже сознаюсь, что сама в тебя ненадолго влюбилась. Еще с нашего первого свидания, ну, того, случайного на помойке. Аж дней на пять, наверное! Еще очень переживала, что ты не спросил, как меня зовут.
– Ух ты! – искренне обрадовался Арно. – Вот так дела. А потом мы что, остались друзьями, что ли? Собака, ты мне надоела, давай ты будешь мне котом?
– Волчара, ты мне надоела, давай тебе я буду львом, – перефразировала Карина. – Криво, зато точно, ага. Не-е-е, мы не «остались», мы «стали друзьями». А момент влюбленности, то есть как бы воспоминание о влюбленности, пусть присутствует, круто ведь. Вот заведем себе, я – парня, а ты, так и быть, девушку… пусть ревнуют, не расслабляются! Но ты, это, сам не расслабляйся, давай про Люську дальше.
– Н-ну… а что рассказывать? Дальше все вот так завертелось… И мне кажется, что в том, что стало с Люсией, я тоже виноват. Как бы ответственность несу. Тут уже и ре-речи быть не может ни о какой л-любви. Просто… я недавно понял. Как будто она тоже детеныш, а я чувствую ее в беде. Она как будто постоянно в беде. Твоя бабушка назвала ее сломанной…
– Моя – кто?..
Теперь настала очередь Арно рассказывать о прожитых двух днях.
– П-похоже, что в Трилунье время идет по-другому, – заключил он.
– Не совсем, – мотнула головой Карина, – те же двадцать четыре часа, шестьдесят минут, все дела. Но разница во времени есть, только я не знаю точно какая. Вроде бы здесь на пару-тройку часов больше. Может, на четыре-пять даже. Да еще на Тающих Островах на пару часов больше, чем в Третьем городе луны… Да наплевать, Арно, это вообще сейчас не важно. Важно, что моя бабушка жива, более-менее нормальная для трилунки-то. Да еще и толпа волчат! Это же надежда для двух витков, представляешь?
