Уэйн сделал глубокий вдох, изгоняя звучавшую в голове музыку. Требовалась тишина. Потом осторожно пробрался по длинной дорожке к передней двери. Тихонько просунул блокнотик сквозь щель между дверной ручкой и дверью. Стучать не осмелился. Ранетт была ревнивой богиней и славилась тем, что стреляла в людей, – для нее это было почти что правительственное поручение. Если констебли не находили один-другой труп на ее пороге раз в неделю, то начинали задаваться вопросом, все ли у нее в порядке со здоровьем.
Оставив подношение, Уэйн шмыгнул прочь. Он с улыбкой представил себе реакцию Ранетт, когда та откроет дверь, и так увлекся, что чуть было не врезался в Ранетт собственной персоной, которая шла по дорожке к своему дому.
Уэйн попятился. Прекрасные каштановые волосы, собранные в хвост, открывали превосходное лицо, обветренное за годы жизни в Дикоземье. Роскошная фигура, округлая во всех нужных местах. Высокая. Выше Уэйна. Было на что поглядеть снизу вверх.
– Уэйн! Что ты делаешь у моей двери?
– Я…
– Идиот! – Ранетт прошла мимо. – Надеюсь, ты не вломился в дом. Скажи Ваксу, что я как раз доставила ему те штуки с тросами. И нечего посылать кого-то, чтобы проверить, выполнила ли я заказ.
– Тросы? – переспросил Уэйн. – Какие еще тросы?
– Клянусь, я однажды тебя застрелю, гаденыш, – игнорируя его вопрос, пробормотала Ранетт.
Проследив за ней взглядом, Уэйн улыбнулся самому себе, потом повернулся и пошел прочь.
– Это что такое? – раздалось за спиной.
Он не остановился.
– Уэйн! Я застрелю тебя прямо сейчас. Клянусь, я так и сделаю. Скажи мне, что ты сделал.
Он повернулся:
– Это просто подарок, Ранетт.
– Блокнот? – спросила она, листая страницы.
Уэйн сунул руки в карманы брюк и пожал плечами:
– Книжка для записей. Ты все время что-то записываешь, думаешь о том о сем. Вот я и решил, что тебе может показаться полезной эта книжка. Твоим идеям, наверное, довольно тесно. Лучше обзавестись местечком для их хранения.
– Почему он влажный?
– Прости. Забылся и сунул его в карман. Но сразу же вытащил. Я, чтоб ты знала, ради него сражался с десятью констеблями.
С подозрением прищурив глаза, Ранетт листала страницы, пока не дошла до последней.
– Что это? – Она поднесла блокнот поближе к глазам и прочитала вслух нацарапанное там: – «Спасибо и прощай»? Да что с тобой такое?
– Все в порядке. Я подумал, время пришло.
– Ты уезжаешь?
– Ненадолго, но дело не в этом. Уверен, мы еще увидимся. Может, будем часто видеться, и все такое. Я тебя увижу… но не так, как раньше. Понимаешь?
Ранетт устремила на него долгий взгляд, потом будто расслабилась:
– Ты серьезно?
– Ага.
– Наконец-то.
– Пора взрослеть, да? Я вдруг понял, что… ну, если чего-то хочешь, это не означает, что ты это получишь, ведь так?
Ранетт улыбнулась. Уэйн ужасно долго не видел, как она улыбается. И когда она подошла и протянула руку, даже не дернулся. Чем был страшно горд.
Он взял ее руку, а Ранетт подняла ее и поцеловала тыльную сторону его ладони:
– Спасибо, Уэйн.
Он улыбнулся, разжал пальцы и повернулся, чтобы уйти. Но, сделав шаг, вдруг поколебался, перенес вес на другую ногу и сказал:
– Мараси говорит, ты встречаешься с другой девушкой.
– Я… ну да.
Уэйн кивнул:
– Ну так вот, не хочу, чтобы ты меня поняла неправильно, раз уж я такой весь джентльмен, и взрослый, и все такое. Но нельзя винить мужчину, если от подобных речей у него могут появиться всякие мысли. Полагаю, э-э-э… нет никакого шанса, чтобы мы втроем…
– Уэйн.
– Я даже не возражаю, если она толстая, Ранетт. Мне по нраву девчонки, у которых есть за что подержаться.
– Уэйн!
На лице Ранетт появились явные признаки надвигающейся бури.
– Ладно, – сказал он. – Ладно. Проехали. Ну да. Как по-твоему, когда мы будем с нежностью вспоминать эту беседу и наше памятное прощание, у нас обоих получится забыть мои последние слова?
– Я очень постараюсь.
Уэйн снял шляпу и с улыбкой отвесил ей глубокий поклон, которому научился от привратника в шестом поколении, встречавшего гостей у дверей бального зала леди Зобелл в Четвертом октанте. Потом выпрямился, надел шляпу и повернулся спиной. Уходя, он вдруг непроизвольно начал насвистывать.
– Что это за песня? – крикнула вслед Ранетт. – Вроде знакомая.
– «Последний вздох», – не поворачиваясь, ответил Уэйн. – Ее играли на пианино, когда мы впервые встретились.
Он так и не обернулся. Даже не проверил, не целится ли Ранетт в него из винтовки или чего-то в этом духе. Свернул за угол, пружинистым шагом направился к ближайшему людному перекрестку и выбросил пустой бумажник в канаву. Очень скоро подъехала наемная карета, кучер глянул в сторону, увидел бумажник и спустился, чтобы его поднять.
Выскочивший из переулка Уэйн, нырнул к бумажнику и покатился с ним по земле:
– Он мой! Я его первым увидел!
– Чушь! – Кучер ударил Уэйна хлыстом. – Я его обронил, ты, негодяй! Он мой!
– Ой, неужели? – огрызнулся Уэйн. – Сколько в нем?
– Я не обязан тебе отвечать.
Уэйн ухмыльнулся, демонстрируя бумажник:
– Вот что я тебе скажу. Можешь взять его и все, что внутри. Но за это ты отвезешь меня на железнодорожный вокзал Четвертого октанта.
Кучер одарил его сердитым взглядом, потом протянул руку.
Полчаса спустя карета подкатила к железнодорожному вокзалу – невзрачному зданию с заостренными башенками и маленькими окнами, словно созданными для того, чтобы дразнить находившихся внутри скудным видом на небо. Уэйн сидел сзади, на месте для лакея, болтая ногами. Неподалеку исходили паром локомотивы, поезда подъезжали к платформам, чтобы поглотить новую порцию пассажиров.
Спрыгнув, Уэйн приподнял шляпу, прощаясь с ворчливым кучером – похоже, прекрасно понимавшим, что его обвели вокруг пальца, – и неторопливой походкой направился внутрь вокзала. Там, засунув руки в карманы, он и разгуливал, пока не обнаружил Вакса, Мараси и Стерис, которые стояли рядом с небольшой горой чемоданов и слугами, готовыми их отнести, куда прикажут.
– Наконец-то! – рявкнул Вакс. – Уэйн, уже почти объявили посадку. Где ты шлялся?
– Совершал подношение красивому божеству. – Уэйн глянул на высокий потолок. – Слушайте, а зачем это место сделали таким здоровенным? Поезда здесь все равно не помещаются, а?
– Уэйн? – спросила Стерис, сморщив нос. – Ты пил?
