– Я так устал от бурной американской цивилизации, от всей этой гонки – просто глаза на лоб лезут, – объяснял он. – Отдохну годик, а потом посмотрю, как с ними пойдут дела.
В этом сезоне Шаляпин записал в Лондоне несколько новых пластинок.
Впервые он был доволен качеством записей: ведь если раньше записывали акустическим методом, то после 1925 года – электрическим.
– Наконец-то техника записи усовершенствовалась, она фиксирует то, что исходит из потаенных уголков души. Слышны тончайшие эмоциональные оттенки пения.
Шаляпину особенно нравилась запись песни А. Флежье «Рог».
Ему удалось и голосом, и распределением тембровых красок, музыкальных акцентов, и динамической градацией создать почти видимую картину.
После удачной охоты на кабана охотник укрылся от непогоды в гостиной уютной таверны. Он одет в грубый кожаный костюм. От его лица идет пар, и в отблесках пламени камина оно кажется бронзовым. Могучей фигуре словно вторит огромный кубок с красным вином. Каждая новая строфа вырастает из предшествующего ей рефрена со все возрастающей силой, подчиняя себе и самого охотника, еще разгоряченного скачкой по лугам и долам. Последняя фраза звучит как призыв охотничьего рога, довершая рельефный портрет героя этой песни, охотника, словно сошедшего с какой-нибудь старинной гравюры.
Шаляпин однажды заметил в кругу знакомых:
– Кажется, публика, да и критика, постепенно начинают чувствовать особенности моего пения, понимать, чем оно отличается от всего, что было до сих пор, да и от того, что сейчас существует. Но они еще не могут проникнуть до конца во все его нюансы, не чувствуют, что такое соотношение красок, то есть тончайшие нюансы вздоха от света к тьме и наоборот. Приближаясь к концу своей карьеры, я начинаю думать, что в своем искусстве я – Рембрандт.
Он улыбнулся:
– Вот, какой я нескромный! Но эта нескромность украшает мою жизнь.
И добавил с оттенком грусти:
– Как жаль, что я, кажется, не в состоянии передать все это молодым. Ибо моя школа – это моя плоть и кровь, а мой учитель – это моя индивидуальная конституция во всем.
* * *
По причине краха американского банка Шаляпин потерял значительную часть накопленного капитала, и размышления о завершении карьеры отпали сами собой.
В конце июня 1930 года он отправляется в далекий путь в Южную Америку, гастролирует в Аргентине, Уругвае и Чили. До Европы добирается только в ноябре. Сначала дает ряд концертов в Англии, потом выступает с Русской частной оперой (антрепризой Церетели) в Париже. Затем следуют выступления в театре
«Ла Скала» в Милане и в Лондоне, где, кроме концертов, он поет в «Борисе Годунове» и «Севильском цирюльнике», и в Стокгольме, где выступает в «Фаусте».
В апреле 1931 года Федор Иванович приезжает в Ригу. Здесь он должен петь в «Борисе» и, после долгого перерыва, в «Русалке» Даргомыжского. Партию Князя поет давнишний его коллега, солист Большого театра, известный тенор Леонид Собинов.
В Ригу Шаляпин приехал вместе с Марией Валентиновной. Погода стояла холодная, еще не растаял снег.
– Россией пахнет, – говорил он жене, которая была занята покупкой вещей для их «Русского терема» в Пиренеях. Близость к России и присутствие множества русских эмигрантов позволяли пополнить «реквизит».
– Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, – горько сказал он Собинову, когда они встретились в холле отеля «Метрополь».
В том же отеле остановились Гзовская и Гайдаров, приехавшие из Берлина.
– А! Переселенцы! – сказал Шаляпин с едким сарказмом. – Что-то долго вы переселяетесь домой. Иль раздумали?
Федор Иванович стоял, забросив руки за спину, и опирался о стенку. Одна нога его была согнута в колене и ступней прижата к стене, голова со знакомым шаляпинским коком вскинута.<…>
– Так что же вы все-таки раздумываете так долго и не едете домой? Что все останавливает?
– Дела, Федор Иванович, которые еще не закончены. Вот закончим их и уедем…
– Еще немного, еще немного… Та к и я думаю: вот, это закончу и… А годы идут.
Они зашли вместе в ресторан.
– Исключительно театральный город Рига! Сколько народу понаехало! И Барсова, и Макс Рейнхардт с «Летучей мышью», Миша Чехов, и вы, и у всех сборы, народ валом валит. А какой у них цирк! Пойдемте!
– У нас, к сожалению, репетиция.
– Вот что: приходите завтра ко мне часам к шести.
К столу подошла Мария Валентиновна с какими-то свертками.
– Посмотри, Федя, что я нашла для нашего русского дома.
Это были русские серебряные ковши для «Русского терема» в Пиренеях.
Лицо Шаляпина искривилось в болезненную гримасу.
На следующий день в условленное время Гайдаров и Гзовская явились к Шаляпиным. Мария Валентиновна снова отправилась на поиски вещей русского происхождения. Стол был уже накрыт. Федор Иванович пригласил их сесть и предложил красного вина:
– Только во Франции можно пить такое! – он с удовольствием отпил глоток.
Шаляпина серьезно занимала проблема съемок в звуковом кино.
– Вот зовут в кино, а я его боюсь. Довольно! Один раз попался с «Псковитянкой». Второй раз – шалишь – не попадусь! Обжегся на молоке, дую теперь на воду. Предлагают сыграть то, что я хочу. А что играть? Слава Богу, теперь-то я уж понимаю, что у кино есть какие-то особенности. Я еще не раскусил их. Ну, вот вы, – обратился он к Гайдарову, – много играли в кино. Что вы скажете?
– По моему глубокому убеждению, кино всегда было, в основном, искусством режиссера, и, если между режиссером и актером есть единое понимание цели постановки, то и работается хорошо, и плоды работы весомы и значительны. Если режиссер слабее как индивидуальность чем актер, а актер не знает хорошо особенностей кино, то толку не получится. А так как вы, Федор Иванович, индивидуальность не слабая, то, следовательно, в первую очередь вам нужно понять до конца специфику кино. Почему Чаплин сам пишет сценарии, сам ставит картины и сам играет? Он – сам для себя режиссер. Он до конца понял специфику кино. Вспомните картину «Парижанка», которую ставил Чаплин, играя в ней крохотную роль носильщика. Фильм получился замечательный. А картины Чаплина, поставленные им для себя и со своим участием в главных ролях? Значит, Чаплин режиссер не только для себя, но и для других. И прекрасный режиссер!
– Да… Так, значит, этим искусством кино надо овладеть?
– Как вы, Федор Иванович, овладели искусством пения, в котором равного вам нет!
– Ну что же? Значит, нужно еще и еще учиться и работать, работать, работать?..
– Да, нужно! Если вы, Федор Иванович, хотите быть Шаляпиным в кино!
– Ну нет! Это дело трудное, я знаю, что такое работа в опере, и на такую работу в кино теперь меня не хватит.
