Дела греческой православной церкви в Иерусалиме в XVII в. пошли лучше. Вселенский патриарх в Стамбуле поддерживал тесные связи с султанским двором, щедро одаривая султанов и визирей. В 1634 г. на аудиенции у султана Мурада IV патриарх Иерусалимский Теофаний предъявил подлинное письмо 638 г., в котором халиф Омар передавал святые места под попечение греческой церкви в лице патриарха Софрония. Французский посол при султанском дворе немедленно объявил письмо подделкой, после чего Теофаний извлек на свет Божий еще два документа, поддерживающих права греков, один подписанный, по его утверждению, султаном Селимом I, другой – Сулейманом Великолепным. Мурад IV издал фирман о передаче грекам церкви Рождества Христова в Вифлееме и большинства главных святынь храма Гроба Господня, который затем аннулировал под давлением со стороны Святейшего престола, Франции и Венецианской республики после выплаты 26 000 пиастров. Влияние францисканцев восстановилось, но ненадолго. Османские власти открыли новый источник дохода – можно было передавать контроль над святыми местами тому, кто больше заплатит. В 1637 г. верх вновь одержали греки: новый фирман предоставил им главенствующее положение в храме Гроба Господня.
Это была недостойная борьба за главенство в месте, где, согласно христианскому вероучению, Бог-человек добровольно отрекся от власти и принял смерть. Францисканцы, отличавшиеся особенно ревностным почитанием Страстей Христовых, как видно по их делам, не сумели усвоить преподанный Спасителем духовный урок. Они продолжали пагубную практику нападок на ислам. Например, в XVI в. были казнены по указу турецких властей двое францисканцев, которые ворвались на территорию Харама, размахивая крестами и понося Пророка Мухаммада. Несчастные фанатики верили, что следуют по стопам Иисуса, обретая терновый венец мученичества, хотя ими двигала не любовь, а ненависть. Другим способом повторять путь Иисуса стало ритуальное шествие по «остановкам» Крестного пути, которые теперь твердо заняли свое место в городе. К началу XVII в. у францисканских монахов оформилась традиция еженедельно вечером в пятницу проводить паломников процессией по Виа Долороза. Они шли босиком, задерживаясь у каждой остановки, чтобы прочитать «Аве Мария» и «Отче наш». Таких остановок было восемь. Маршрут шествия начинался от «Пилатова дома» у арки «Экце Хомо». Затем паломники спускались по Виа Долороза, останавливаясь в местах, где Иисус падал под тяжестью креста, где встретил свою мать, где его бремя подхватил Симон Киринеянин и где он обратился к дщерям Иерусалима, предрекая городу гибель. Затем процессия заходила в храм Гроба Господня, где сначала посещала «Темницу Христа», а затем Голгофу. У других паломников существовали свои варианты остановок, и некоторые из них по возвращении домой воспроизводили последний путь Спасителя на стенах церквей. Со временем в Европе сложилась традиция рисовать 14 сцен Крестного пути, а в XIX в. недостающие шесть остановок были добавлены в соответствующих точках иерусалимской Виа Долороза. Это была чисто католическая традиция. Православная церковь придает основное значение не Страстям Христовым, а Воскресению, хотя и одобряет идею повторять путь Христа, видя в этой традиции возможность для верующих отвлечься от собственных бед и прочувствовать всю глубину страданий, которые сын Божий претерпел ради спасения человечества.
Сходным образом, собственные ритуалы, символически связанные с Иерусалимом, возникали и у евреев. После изгнания из Испании многие еврейские беженцы в конце концов осели в Цфате, где под влиянием выдающегося каббалиста Ицхака Лурии сформировался новый тип иудейского мистицизма, основанный на опыте жизни в рассеянии. В мифологии лурианской Каббалы Бог, первоначально заполнявший Вселенную, как бы изгнал себя из части себя самого, чтобы высвободить место для сотворения мира. Акт творения сопровождался космической катастрофой, в ходе которой Шехина, Божья невеста, отделились от Бесконечного Бога (Эйн Соф), и божественные искры рассеялись по миру, плененные низкой материей. Таким образом, в самой сущности бытия присутствовало искажение – ничто не могло находиться на своем правильном месте, и рассеяние евреев символизировало космическую бесприютность, переживаемую в одинаковой степени всем человечеством. Однако евреи были способны положить конец изгнанничеству Шехины; способами для этого служили ревностное соблюдение Закона и мистическая молитва. Эти поэтические мифы, заново воссоздававшие древнюю языческую мифологию, находили немедленный отклик в душе многих евреев, страдавших в мрачные годы изгнания. Оторванные от корней, они ощущали весь мир как демоническую область, а свою жизнь – как борьбу с властвующими в ней силами зла. Образы лурианской мифологии помогали им мысленно выйти за пределы собственных горестей, представляя себе радостную картину окончательного возвращения к первичной гармонии, существовавшей до начала времен.
С середины XVI в. каббалисты Цфата и Иерусалима начали отмечать возвращение Шехины с помощью особого ритуала, который, как считалось, будучи освящен веками, отражается на событиях в божественной сфере. Каждую пятницу после полудня они облачались в белое и торжественной процессией выходили в окрестные поля встречать Шехину, божественную невесту Творца, а затем вели ее в свои дома. В столовой каждого еврейского дома, убранной миртовыми ветвями наподобие свадебного балдахина, уже ожидал празднично накрытый стол с вином и хлебами, а также подсвечником – напоминание о Храме. Так Шехина символически вновь вступала в Двир и воссоединялась с Бесконечным Богом на небесном престоле. Этот праздник вдохновил Ицхака Лурию сложить гимн, который с тех пор поется по окончании субботней трапезы:
Я поставлю Менору, символ скрытой мудрости, с южной стороны, а стол с хлебами – с северной.
Хлебами будет увенчана Шехина; по шесть с каждой стороны, подобно двенадцати хлебам, пребывавшим в Храме и намекавшим на тайны высших миров.
Бездействуют и оставили нас в покое в этот день силы нечистоты, демоны зла и все виды потусторонних сил
[80].
Каждый еврейский дом становился подобием Храма и был, следовательно, символически связан с небесным Иерусалимом, божественным чертогом. Ритуальное возвращение Шехины означало, что раз в неделю все сущее на один вечер попадает на предназначенное ему место, а силы зла в это время надежно обузданы. Суббота, таким образом, превращалась во временнóе святилище, образ той жизни, какой она изначально была задумана Богом. Кроме того, ритуал празднования кануна субботы воплощал идею возвращения к источнику Бытия в форме единения божественных жениха и невесты.
Новое развитие получили в Цфате и старинные обряды плача об утраченном Храме. Например, одному из учеников Лурии Аврааму Галеви Берухиму явилась Шехина в виде отпечатавшейся на Западной стене фигуры плачущей женщины в черной одежде. После этого он каждую полночь поднимался и, рыдая, бегал по улицам Цфата с криком: «Поднимайтесь во имя Бога, ибо Шехина пребывает в изгнании, дом нашей святыни сожжен, а Израиль в глубокой скорби» (Scholem 1965, p. 149). Другие мистики исполняли более сложный полночный ритуал – «обряд Рахили», – во время которого символически присоединялись к Шехине в изгнании. Мистик вставал, одевался, затем, обливаясь слезами, как сама Шехина, снимал обувь и размазывал по лицу пыль. Это был акт imitatio dei (подражания божеству) – приобщение к вселенскому «непорядку». Однако Лурия не приветствовал бесконечной скорби, все время подчеркивая значение радости и торжества. На восходе солнца полагалось выполнить «обряд Лии», заключавшийся в чтении вслух описания окончательного освобождения Шехины и медитации на тему ее воссоединения с Эйн Соф, в результате которой мистик должен был ощутить, что каждый орган его тела стал частью колесницы-престола. Таким образом, каждую ночь каббалист переходил от отчаяния к радостному воссоединению с Источником бытия. Он сам становился телесным храмом, вместилищем божественного Присутствия, воплощенным Иерусалимом (Scholem 1965, pp. 149–50).
