Религиозные евреи, в особенности ученики Кука-младшего, были убеждены, что настали времена спасения, и вспоминая слова, произнесенные раввином всего несколько недель назад, считали их ниспосланными свыше. Стоя перед Западной стеной в день взятия Иерусалима, Кук-младший провозгласил: «Только что по божественному повелению мы возвратились домой на высоты святости и в свой Святой город» (Sprinzak, p. 44). А его ученик Исраэль Ариэль (Штиглиц) от Стены отправился на Харам. Он пошел туда как был, в форме, перепачканной грязью и кровью, пренебрегая законами ритуальной чистоты и правилами относительно запретных областей. «Мне, – вспоминал он позже, – выпало стоять на том самом месте, куда первосвященник вступал раз в год
[91], босиком, после пятикратного омовения в микве. Я же был обут, вооружен и в каске. И я сказал себе: «Вот как выглядит поколение победителей»» (Sprinzak, p. 262). Последняя битва состоялась, народ Израиля стал нацией священнослужителей, и всякий еврей мог теперь войти в Святая Святых. Вся израильская армия была, как несколько раз повторил раввин Кук, «свята», и ее солдаты могли смело шагнуть в пространство, освященное Присутствием Всевышнего (Sprinzak, p. 46).
Теперь у евреев не сходили с уст слова «Никогда больше!». Они относились к гитлеровскому Холокосту – трагедии, неразрывно связавшейся в самосознании израильтян с особым характером еврейского государства, в котором многие видели попытку сотворения новой жизни наперекор тьме нацизма. Память о Холокосте не могла не подняться на поверхность общественного сознания в предшествовавшие Шестидневной войне недели, когда на весь мир звучали полные ненависти речи Насера. И как только израильтяне вернули себе Западную стену, слова «Никогда больше!» немедленно зазвучали в этом новом контексте. «Мы никогда больше не уйдем отсюда», – сказал Кук-младший всего через несколько часов после победы (Sprinzak, p. 44). А генерал Моше Даян, человек абсолютно не религиозный, почти буквально повторил то же самое в своей речи перед Стеной, говоря о «воссоединении» разделенного Иерусалима Армией обороны Израиля: «Мы вернулись к нашим самым святым местам; мы вернулись, и мы никогда больше их не покинем» (Benvenisti, p. 84). Он отдал приказ открыть все городские ворота и убрать с нейтральной полосы проволочные заграждения и минные поля. Возврат к прошлому должен был стать невозможным.
Справедливость претензий Израиля на Святой город была далеко не очевидной. К моменту окончания Шестидневной войны израильские войска заняли не только Иерусалим, но и Западный берег реки Иордан, сектор Газа, Синайский полуостров и Голанские высоты (см. карту). По международному праву Израиль не мог претендовать на эти земли, так как Гаагские конвенции 1907 г. и Женевские конвенции 1949 г. запретили захватнические войны. Некоторые израильские политики, включая тогдашнего премьера Леви Эшколя, выражали готовность в обмен на мир с арабскими странами вернуть Сирии, Египту и Иордании Оккупированные территории – все, кроме Иерусалима. О том, чтобы отдать арабам Восточный Иерусалим, в 1967 г. никто даже не заговаривал. Как только Западная стена оказалась в руках сионистов, в их идеологию, когда-то демонстративно нерелигиозную, прочно вошел трансцендентный элемент. Даже закоренелые атеисты воспринимали Святой город как «священный». Он, по выражению Аббы Эвена, министра иностранных дел Израиля (1966–1974), а до того – посла Израиля в ООН, был «вне и выше, до и после любых политических и практических соображений» (Benvenisti, p. 119). Израильтяне не могли рассматривать вопрос о Иерусалиме объективно, ибо, обретя Стену, они воссоединились с душой еврейского народа.
Вечером 7 июня 1967 г. Леви Эшколь выступил с речью, в которой назвал Иерусалим «вечной столицей Израиля» (Benvenisti, p. 81). Впечатление от взятия города было столь глубоким, что многие воспринимали это событие как «правильное» в высшем смысле. Поразительным образом сделались реальностью мифы и легенды, веками бытовавшие среди евреев диаспоры. Каббалисты могли бы сказать, что теперь, когда Израиль вернулся на Сион, все вещи в мире заняли предназначенное им место. Увы, иерусалимские арабы вряд ли могли разделять эту точку зрения (Benvenisti, pp. 86–88). На их взгляд, город не «воссоединился», а был оккупирован вражескими войсками. На улицах лежали около двух сотен тел убитых бойцов Арабского легиона; погибли мирные граждане. Израильские солдаты прочесывали город, ища в домах оружие, и арестовали несколько сот палестинцев, чьи имена значились в заранее составленных списках. Их уводили под конвоем, и они были уверены, что идут на смерть. Когда тем же вечером многих из них отпустили по домам, родные встречали их слезами радости, будто те вернулись назад из Преисподней. Вслед за армией шли грабители и мародеры: часть мечетей подверглась разграблению, а из Рокфеллеровского археологического музея были изъяты свитки Мертвого моря. Арабские жители Старого Города и Восточного Иерусалима от страха сидели запершись по своим домам, пока мэр Восточного Иерусалима Рухи аль-Хатиб в сопровождении израильского офицера не прошел по улицам, убеждая горожан выйти и открыть магазины и лавки, чтобы люди могли хотя бы купить провизию. В пятницу 9 июня около половины арабских муниципальных служащих с утра явились на работу и под руководством мэра и его заместителя приступили к погребению убитых и ремонту водопровода. В Восточном Иерусалиме к ним позже присоединились израильские муниципальные работники.
Однако это сотрудничество продолжалось недолго. Прямо в день взятия Иерусалима Тедди Коллек встретился с Даяном и пообещал ему, что будет лично наблюдать за расчисткой нейтральной полосы – работой крайне опасной и сложной. Коллек, как и Даян, понимал, насколько важно «создать факты», которые утвердили бы израильское присутствие в Иерусалиме и сделали невозможной передачу города арабам по требованию мирового сообщества. Вечером в субботу 10 июня, как только было подписано соглашение о прекращении огня, жителям Магрибинского квартала, которых насчитывалось 619 человек, объявили, что они должны в течение трех часов покинуть свои дома. Затем в квартал въехали бульдозеры и сровняли с землей весь этот исторический район – один из первых, построенных за счет вакуфа. Сносом квартала, который был нарушением Женевских конвенций, руководил Тедди Коллек. На месте старого арабского квартала планировалось создать площадь, достаточно большую, чтобы вместить многотысячные толпы еврейских паломников, которые, как ожидалось, вскоре начнут стекаться к Западной стене. Это был лишь первый шаг в длительном непрерывном процессе «обновления города» – обновления, основанного на уничтожении исторического арабского Иерусалима. Со временем оно в корне изменило внешний облик и характер города.
28 июня 1967 г. кнессет официально присоединил к Израилю Старый Город и Восточный Иерусалим, объявив их израильской территорией. Это прямо противоречило Гаагской конвенции, а арабские государства, Советский Союз и страны коммунистического блока еще раньше заявили протест против оккупации арабского Иерусалима и потребовали отвести войска. Великобритания предупредила Израиль, что он не должен рассматривать оккупированный город как свою суверенную территорию, и даже Соединенные Штаты, неизменно симпатизировавшие израильтянам, предостерегали их против законодательного изменения статуса города, поскольку оно не имело бы силы с точки зрения международного права. Текст указа от 28 июня, определявшего новые административные границы города, аккуратно избегал термина «аннексия». Израильтяне предпочитали говорить об «объединении», что вызывало более позитивные ассоциации. Тем же указом кнессет расширил муниципальные границы Иерусалима, значительно увеличив территорию города. Новые границы, проложенные по сложной кривой, искусно обходили районы с большим арабским населением и охватывали массу свободных участков для постройки новых еврейских кварталов (см. карту). Этим гарантировалось, что муниципальный электорат будет по преимуществу еврейским. И наконец, на следующий же день после присоединения Иерусалима мэр аль-Хатиб был смещен, а возглавляемый им городской совет распущен, о чем им объявили в достаточно оскорбительной форме. Военная полиция препроводила мэра и членов совета из их домов в расположенный рядом со зданием муниципалитета отель «Глория», где заместитель военного губернатора Яаков Салман зачитал им заранее заготовленное заявление о том, что в их услугах более не нуждаются. Когда аль-Хатиб попросил письменный текст заявления, помощник Салмана Давид Фархи от руки написал его арабский перевод на фирменной бумажной салфетке отеля (Benvenisti, pp. 104–105). Церемония должна была стать актом официального прощания с бывшим мэром, так благородно сотрудничавшим с израильтянами. Предполагалось лично дать ему и членам совета разъяснения относительно нового правового статуса Иерусалима. Однако ничего этого не произошло. Больнее всего было не само смещение – бывший глава Восточного Иерусалима и его администрация понимали, что оно неизбежно, – а унизительная и недостойная процедура, которая совершенно не соответствовала значимости события. Некоторые члены израильского правительства считали, что арабской городской администрации стоило бы и дальше в той или иной форме работать параллельно с израильскими муниципальными властями или перейти к ним в подчинение. Но Тедди Коллек против этого категорически возражал, утверждая, что присутствие арабов «помешает его работе». Перед журналистами он заявил: «Иерусалим – это один город, и у него будет один муниципалитет» (Benvenisti, p. 115).
