Видят ли они приношения, приготовленные для них?
Гол и пуст завтрашний день.
Потому что нет более с нами Создателя;
Он больше не хозяин нашего приюта,
сидящий с нами у нашего огня (Smith, 1978, p. 119).
Потеря родины означала разрыв связи с небесами, которая одна лишь позволяла поддерживать земное бытие. В VI в. до н. э. изгнанники-иудеи выражали это ощущение, говоря, что их мир пришел к концу.
Те из них, кто желал сохранить верность Яхве и обычаям предков, столкнулись с серьезным препятствием. В горе вопрошая «Как нам петь песнь Господню на земле чужой?» (Пс 137 (136):4), пленники не просто давали волю тоске по родным местам – для них это была реальная трудноразрешимая теологическая проблема. Сегодня верующие считают, что могут обращаться мыслями к своему богу везде, где бы ни находились, – в поле, в супермаркете, в церкви. Но в древнем мире молитва в современном понимании почти не была известна. Обычай воздевать руки к небу, оборачиваться лицом в сторону Иерусалима и произносить слова мольбы или восхваления Яхве сложился у евреев в период Вавилонского пленения именно как замена жертвоприношения, которое продолжало считаться нормальной формой обращения к Богу (Bickerman, 1988, pp. 241–42). И это была новая идея, наверняка такой способ молитвы далеко не сразу стал восприниматься как нечто естественное. Именно в Вавилоне иудаизм приобрел внутреннюю духовность, свойственную осевому времени. Первые иудейские изгнанники, оказавшиеся в Вавилоне в 597 г. до н. э., вероятно, чувствовали, что оторваны от места пребывания Яхве. Его обитель находилась на горе Сион, и невозможно было построить новый храм в Вавилоне, как современные верующие построили бы церковь, синагогу или мечеть, поскольку согласно учению девтерономистов для народа Израилева существовало лишь одно законное святилище – в Иерусалиме. Подобно габонским пигмеям, первые еврейские переселенцы, должно быть, спрашивали себя, пребывает ли с ними Творец в диковинном городе, куда забросила их судьба. Раньше они собирались для совместного совершения обрядов только в местах, связанных с Яхве или отмеченных иными проявлениями священного, а в Вавилонии о таких местах пока еще ничего не было известно.
Затем в один прекрасный день Яхве явился пророку Иезекиилю в поселении Тел-Авив. Иезекииль, священник, попавший в Вавилонию в 597 г. до н. э. с первой группой переселенцев, пять лет прожил затворником в своем доме, ни с кем не общаясь, а после его в буквальном смысле поразило видение Яхве, и он «провел семь дней в изумлении» (Иез 3:15). Иезекииль увидел приближающееся с севера сияющее облако, а в середине его – огромную колесницу, влекомую четырьмя херувимами, диковинными животными, по описанию несколько схожими с карибу, резные изображения которых украшали врата царского дворца в Вавилоне. Описывая впоследствии свое видение, Иезекииль с трудом мог подобрать слова, поскольку оно выходило далеко за пределы нормальных понятий и представлений: «подобие престола, по виду как бы из камня сапфира, а над тем подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем» (Иез 1:26). В завихрениях бури, посреди огня и шума Иезекиилю предстало «видение подобия славы Господней» (Иез 2:1). Он, как Исайя, узрел сверхъестественную Реальность, лежавшую за символами Храма. Земной престол Яхве – Ковчег Завета – все еще пребывал в Иерусалимском Храме, но «слава» Его пришла в Вавилон. Это было воистину «откровение» – приоткрылась великая завеса, которая в Иерусалимском Храме отделяла Хехал от Двира, устанавливая предел человеческого восприятия. При этом Иезекииль осмотрительно провел грань между самим Яхве и его «славой», проявлением божественного Присутствия, доступным для восприятия человеком. Видение Иезекииля было поразительным преображением прежних религиозных представлений. На заре своего существования народ Израиля верил в способность Яхве к перемещению. Бог прилетал в Ханаан с горы Синай на крыльях херувимов. Теперь же херувимы принесли Яхве в далекую страну, где его народ томился в ссылке. В отличие от множества языческих богов, неразрывно связанных с определенной территорией, Яхве не ограничивал свое присутствие ни Храмом, ни Землей Обетованной.
Более того, Яхве решил быть с изгнанниками, а не с иудеями, которые продолжали жить в Иерусалиме. Первое видение явилось Иезекиилю приблизительно в 592 г. до н. э., за шесть лет до разрушения Иерусалима Навуходоносором, но в одном из следующих видений ему открылось, что Иерусалим обречен. Ведь даже на пороге гибели иудеи там продолжают поклоняться языческим богам, нарушая завет с Яхве. Однажды Иезекииль сидел в своем доме в Тел-Авиве вместе со старейшинами переселенных иудеев, и на него опустилась «рука Господа Бога», которая в видении перенесла его в Иерусалим. Невидимый голос предлагал ему осматривать разные места в Храме, и Иезекииль пришел в ужас, глядя, как в доме Яхве иудеи служат языческим богам. Эти «гнусности и мерзости», сказал голос, заставляют Господа покинуть Иерусалим. И пророк увидел, как херувимы распростерли крылья и колеса огромной колесницы-престола пришли в движение, унося «славу Господню» прочь из Иерусалима. Херувимы и колесница скрылись на востоке, за Масличной горой. Господь отправился на чужбину, к сосланным сынам Израилевым и больше не восседал на горе Сион, а значит, гибель Иерусалима была лишь вопросом времени (Иез 11:21–23).
Но все же Яхве обещал пророку, что в один прекрасный день вернется в Иерусалим тем же путем через Масличную гору и снова воссядет на горе Сион. Произойдет новый исход и новое сотворение мира – рассеянные на чужбине изгнанники возвратятся в свою землю, возделают ее, и «тогда скажут: эта опустелая земля сделалась как сад Эдемский» (Иез 36:34–36). Наступит пора исцеления и объединения: Иудея и Израиль воссоединятся под властью царя из рода Давида, и Яхве, как в Эдеме, будет жить среди людей. Придет конец разобщению, отчужденности и нечестию, и народ вновь обретет изначальную полноценность бытия, которой так жаждет. Главную роль в этом видении играл Иерусалим. Спустя 14 лет после его разрушения Навуходоносором Иезекиилю (или одному из учеников пророка) явился в видении будущий город «на весьма высокой горе» (Иез 40:2), называемый Яхве Шам – «Господь там» (Иез 48:35). Этот город – земной рай, царство мира и плодородия в изначальном смысле. Так, пророк видит ручей – он вытекает из-под Храма и, превратившись в полноводный поток, покидает священные пределы, чтобы нести жизнь и исцеление на окрестные земли (вспомним источник в середине Эдемского сада, который давал начало четырем великим рекам, орошавшим все стороны света). По берегам потока «будут расти всякие дерева, доставляющие пищу: листья их не будут увядать, и плоды на них не будут истощаться… плоды их будут употребляемы в пищу, а листья на врачевание» (Иез 47:12). Терпя муки изгнания, пленники обращались к древним мифам, чтобы вообразить себе возвращение в то единственное место на земле, где они должны находиться.
Однако Иезекииль не просто ищет утешения в прошлом – он очерчивает формы будущего, строит для города Яхве Шам новую священную географию. Храм посреди города в точности повторяет облик разрушенного Храма Соломона. Три его части – придел (Улам), культовая зала (Хехал) и внутреннее святилище (Двир) – соответствуют уровням святости: каждая следующая более свята, чем предыдущая (Иез 40:48–41:4). Как и в прежние времена, к священному следует приближаться постепенно, и лишь избранным открыт доступ в его внутренние круги. В видении Иезекииля эта концепция занимает центральное место и составляет основу новой духовной карты идеального мира. Однако явившийся пророку храм отличается от Храма Соломона в двух отношениях: царский дворец больше не примыкает к нему, а комплекс храмовых построек окружен двумя концентрическими дворами с оградами (Иез 40:17–19, 28–31). Святость Яхве требовалось более тщательно отделить от обыденного мира. Бог все сильнее отдалялся от мира людей, становился отделенным (кадош) от него. Яхвист, первый библейский автор, представлял себе, как Яхве сидит вместе с Авраамом и дружески с ним беседует; для Иезекииля, впитавшего дух осевого времени, священное было уже великой тайной, непостижимой для человека, но по-прежнему оставалось центром мира, источником жизни и силы. Поэтому символом божественной реальности в видении Иезекииля выступает райский источник. Картина Земли Обетованной, нарисованная пророком, никак не соотносится с физико-географическими реалиями. Так, город Яхве Шам, в отличие от реального Иерусалима, лежит в самом центре страны, а сама страна намного обширнее, чем Объединенное Израильско-Иудейское царство в годы наивысшего могущества: на север она простирается до самой Пальмиры, на юг – до Потока Египетского
[28] (Иез 47:13–23). Иезекииль не стремился к точному описанию своей родины, он создавал образ духовной реальности. Из города Яхве Шам на земли и народ Израиля нисходит божественная сила, которая образует концентрические круги, – чем дальше область от центра, тем слабее ее святость. Сердцевина земного мира – это Храм, следующий круг – город, охватывающий Храм. Город и Храм окружены особой областью, предназначенной для служителей Бога – царя, священников и левитов; она обладает большей святостью, чем остальная Святая земля, где живут двенадцать колен Израилевых. В последнем круге, куда вообще не доходит излучение святости, находится весь прочий мир, населенный другими народами (гойим) (Иез 48:9–29). Как Бог в корне отличен от всех земных существ, так и народ Израиля, объединившийся вокруг Бога, должен стать священным и обособиться от мира язычников. Эта картина была отражением жизненных правил, которые пыталась установить для себя в Вавилоне часть еврейских изгнанников.
