К этому времени вся территория египетской провинции Сирии уже перешла под власть государства Селевкидов; на ней были образованы провинции Келесирия и Финикия. Селевкидские правители, как и Птолемеи, придерживались дифференцированного подхода к управлению разными политическими образованиями – греческими и финикийскими городами, военными поселениями и царскими землями. Чтобы вознаградить своих иерусалимских сторонников, Антиох с помощью иудейских писцов составил особую хартию привилегий для этноса Иудеи. Симон II был сделан главой этноса; таким образом, жреческая консервативная партия взяла верх над эллинизированными Товиадами. Законом страны осталась Тора, верховным управляющим органом – герусия, иудейский сенат. В хартии Антиоха делались специальные распоряжения относительно иерусалимского Храма, которые отражали иудейскую священную географию, но вводили еще более строгие ограничения, чем установили в свое время Неемия и Ездра. Для сохранения чистоты Храма во всем городе Иерусалиме не должно было быть ничего нечистого. На городских воротах были вывешены объявления о запрете разводить или забивать в пределах Иерусалима «нечистых» животных. Мужчинам-иудеям по новым правилам не разрешалось входить во внутренний двор Храма, где совершались жертвоприношения, без такого же ритуального омовения, какое полагалось священникам. Для язычников доступ во внутренний двор был вообще закрыт. Эти новшества не проистекали из Торы, а отражали враждебное отношение консервативной части иудеев Иерусалима к языческому миру и, должно быть, производили сильное впечатление на приезжавших в город греков. То, что миряне не допускаются в помещения Храма, греков не удивило бы – практически в любом древнем храме входить во внутреннее святилище мог только жрец. Но в Греции доступ в храмовые дворы был открыт для всякого, при условии, что он выполнит полагающийся ритуал очищения. Теперь же греки, приезжающие в Иерусалим, отсылались во внешний двор, вместе с женщинами и мужчинами-иудеями, пребывающими в состоянии ритуальной нечистоты. Иноплеменников объявляли «нечистыми» по той причине, что они не соблюдали Тору, – им следовало держаться своего места за границей святости.
Но иудеям, находившимся внутри этой границы, Храм давал опыт приобщения к божественному, который очищал душу и наполнял ее ощущением полноценности жизни. Некоторое представление о силе воздействия тогдашней храмовой литургии на верующих дает нам Бен-Сира (в славянской традиции – Иисус сын Сирахов), иерусалимский мудрец-книжник, писавший в начале селевкидского периода и запечатлевший в своей книге образ первосвященника Симона II, который проводит службу в праздник Йом-Кипур. В этот день, один раз в году первосвященник от лица всех верующих вступал в Святая Святых. Выходя из-за завесы, он выносил оттуда народу великую святость. Бен-Сира видел Симона как бы в ореоле священного и сравнивал его с солнцем, сияющим над золотой крышей Храма, с радугой посреди сверкающих облаков, с оливковым деревом, отягощенным плодами, с кипарисом, растущим до небес (Сир 50:5–12). Действительность становилась возвышенной и переживалась более интенсивно – священное раскрывалось в полной мере. В дни Симона должность первосвященника приобрела совершенно новый статус. Первосвященник стал символом чистоты иудаизма, его влияние на политику Иерусалима выросло и продолжало расти. Бен-Сира полагал, что только первосвященник правомочен давать однозначные толкования Торы (Сир 45:17). Первосвященник был символом преемственности: царствование Дома Давидова продлилось лишь несколько поколений, но священничество Аарона пребудет в веках (Сир 45:7). К этому моменту Яхве сделался в представлениях иудеев настолько высоким и далеким, что произносить его имя считалось опасным для жизни. Встречая в тексте Торы сочетание согласных YHWH, иудеи при чтении заменяли его синонимом, таким как «Адонай» («Господь») или «Эль Эльон» («Бог Всевышний»). Только первосвященник мог произнести божественное имя, причем лишь раз в год, в праздник Йом-Кипур.
Бен-Сира также говорит о заслугах Симона в деле восстановления и строительства Иерусалима. Симон привел в порядок городские стены и подходы к Храму, пострадавшие в 200 г. до н. э. во время осады. К северу от Храмовой горы при нем был выкопан большой – «огромный, как море», – водоем Вифезда (арамейское Бейт-Хисда – «дом исцеления»)
[31]. Традиционно строительство считалось обязанностью царя, но Антиох не стал оплачивать работы, а просто вычел их стоимость из налога с города. Таким образом, Симон занял пустовавшее место правителя и фактически выступал в роли одновременно царя и первосвященника Иерусалима (Сир 50:1–4).
Мудрец Бен-Сира придерживался консервативных взглядов. Он очень сокрушался о том, что в жизнь города прокралась приверженность материальным ценностям и многие горожане заражены торгашеским духом греков. Греки любили обвинять левантинцев в продажности, но в действительности этот порок пришел в регион с запада. В прежние времена сионский культ утверждал Иерусалим в качестве прибежища для обездоленных; ныне же, жаловался Бен-Сира, жители города почитают бедность бесчестьем и в погоне за богатством безжалостно отталкивают бедняка (Сир 13:20–27). И все же, с каким бы предубеждением ни относился Бен-Сира к иудеям, заигрывавшим с культурой греков, он и сам не смог устоять перед соблазном эллинизма. Почему бы еврейским юношам Иерусалима, рассуждал он, не изучать книги Моисея подобно тому, как молодые греки в своих гимнасиях приобщаются к сочинениям Гомера? Это было революционное предложение. До того времени миряне могли выучивать наизусть отрывки из Торы, но самостоятельное чтение ими священных книг не предполагалось – Закон разъясняли простым людям священники. Однако Бен-Сира был не священником, а образованным иудеем, считавшим, что Тора могла бы стать основой общего образования для всех евреев мужского пола. Полвека спустя внук Бен-Сиры, который перевел сочинение деда на греческий язык, считал такое обучение само собой разумеющимся (Сир Предисловие: (б)). На всем пространстве Ближнего Востока традиционные религии, противопоставлявшие себя эллинизму, под его воздействием незаметно менялись сами. Не стал исключением и иудаизм. Такие мыслители, как Бен-Сира, уже тогда начали приспосабливать греческий идеал образования к своим традициям, закладывая основы будущего раввинистического иудаизма. Даже в системе вопросов и ответов, которую раввины выработали значительно позднее, отчетливо прослеживается влияние сократического метода.
Но другие иудеи желали пойти еще дальше – они считали, что евреи могут получать греческое образование в полном объеме и это не противоречит соблюдению Закона. Вскоре антагонизм между эллинизированными и консервативными иудеями Иерусалима перешел в фазу открытого столкновения. Первые признаки намечающегося раскола обнаружились приблизительно в 180 г до н. э., когда первосвященника Онию III, сына Симона II, обвинили в том, что он скрывает в сокровищнице Храма крупную сумму денег. Едва эта весть дошла до царя Селевка IV, он тут же отрядил из Антиохии в Иерусалим своего приближенного Гелиодора (Илиодора) с приказанием взыскать деньги, причитающиеся, как считал Селевк, царской казне. К тому времени энтузиазм по поводу селевкидской монархии в Иерусалиме уже иссяк. В 192 г. до н. э. царь Антиох III потерпел сокрушительное поражение от наступающей армии римлян, которые сумели захватить Грецию и значительную часть Малой Азии. Он сохранил трон, но римляне заставили его выплатить огромную контрибуцию и обложили государство ежегодной данью. Понятно, что его преемники испытывали хроническую нужду в средствах. Возможно, Селевк посчитал, что коль скоро он по хартии обязан покрывать из собственных доходов все расходы на иерусалимский культ, у него есть право распоряжаться средствами Храма. Однако он не учел особой чувствительности иудеев ко всему, связанному с Храмом, которая тогда проявилась в первый раз. Когда прибывший в Иерусалим Гелиодор стал настаивать на изъятии денег из сокровищницы, народ Иерусалима содрогнулся от ужаса. Ония был бледен, как смерть, его тело сотрясали жестокие судороги; женщины, одетые во власяницы, метались по улицам города, юные девушки высовывались из окон домов и простирали руки, взывая к небесам о помощи. Чистоту Храма спасло чудо: войдя в сокровищницу, Гелиодор упал без чувств. Позже он клялся, что собственными глазами увидел иудейского Бога.
