Поскольку евреи не могли более попасть в Иерусалим, а Храма не существовало, законоучителям потребовалось переосмыслить понятие Божественного Присутствия. Что должны были означать слова о пребывании Господа в здании, построенном руками человека? Неужели Бог присутствовал только там и нигде больше? Многие раввины уподобляли Присутствие в Двире морским водам, которые заполняют пещеру, не умаляя моря в целом. Также они часто утверждали, что не Бог пребывает в нашем мире, но наоборот, мир в Боге (Берешит Рабба а: 18). Физический мир не способен вместить необъятность Бога, он сам весь вмещается в Боге. Некоторые законоучители даже высказывали мысль о том, что утрата Храма освободила Шехину от пребывания в Иерусалиме. Как считали изгнанники в Вавилоне, Господь покинул Храм, чтобы пребывать с ними в плену (ТВ Мегилла 29А). Теперь же раввины развили представление, согласно которому Шехина никогда не оставляла народ Израиля на протяжении его истории. Она сопровождала евреев на всех путях – и в Египет, и в Вавилон, и назад в Иерусалим в 539 г. до н. э. (Мехильта 14, Параша 3 Веису). Теперь Шехина отправилась с народом в новое изгнание. Она присутствует везде, где евреи собираются и изучают Тору, переносится из одной синагоги в другую и всегда стоит у дверей синагоги, когда там читают «Шма» (ТВ Брахот 6А; Бемидбар Рабба 11:2). Пребывание Бога с Израилем, безусловно, сделало еврейский народ храмом для всего остального мира – так говорили законоучители. В прежние времена Храм на горе Сион был источником плодородия и порядка в мире. Теперь эту функцию выполняет сам еврейский народ: «Если бы не [было Бога с Израилем], – утверждали раввины, – дожди не сходили бы с небес и солнце бы не светило» (Бемидбар Рабба 1:3). И они постоянно подчеркивали значение общины. Условием пребывания Бога с Израилем были единство и взаимопомощь людей. Считалось, что божественное присутствие начинает ощущаться, когда двое или трое принимаются совместно изучать Тору, а чтобы имела силу молитва, должен собраться миньян, т. е. не менее десяти мужчин-евреев. И если они при этом молятся «со рвением, единым голосом, единой душой и едиными устами», Шехина пребывает среди них, если же нет – возносится в небеса слушать дивное пение ангелов (Песнь Р 8:12).
И все же подобно тому, как вавилонские изгнанники, лишенные всякой возможности возвратиться в свою Святую землю, помещали ее в середину мира в своей священной географии, законоучители продолжали превозносить святость Иерусалима спустя долгое время после того, как сам город был осквернен, а Храм разрушен. Древний Сион и Двир по-прежнему находились для евреев в центре мироздания:
Есть десять степеней святости: Земля Израиля самая святая из всех стран… окруженные стеной города Израиля более святы… земля Иерусалима более свята… Храмовая гора более свята… резная изгородь более свята… Двор женщин более свят… Двор израильтян более свят… Двор священников более свят… пространство, окружающее алтарь, более свято… Хехал более свят… Двир более свят, потому как никто не может войти в него, а только первосвященник в День Искупления.
(М Келим 1:6–9)
Хотя Храм перестал существовать, законоучители продолжали говорить о нем в настоящем времени: реальность, которую он символизировал, – присутствие Бога на земле – была вечной и оставалась достойным предметом духовного созерцания. Каждый следующий уровень святости требовал для постижения бóльших усилий, чем предыдущий, и по мере своего мысленного восхождения к Святая Святых верующий попадал во все более узкий круг допущенных. Как и во времена Вавилонского пленения, эта духовная география не имела практического смысла, а была объектом для созерцания. Раввины теперь учили, что все ключевые события, относящиеся к спасению, происходили на горе Сион: именно здесь при сотворении мира Бог поставил предел водам первородного моря, а затем создал Адама; здесь приносили свои жертвы Богу Каин и Авель, а также Ной после Всемирного Потопа. На Храмовой горе был обрезан Авраам, на ней же он связал Исаака, чтобы принести в жертву Богу, и встретился с Мелхиседеком. Наконец, оттуда грядущий Мессия должен был возвестить о Новом Веке и о спасении мира (Пиркей де рабби Элиэзер 31). Реальные исторические факты в этом контексте законоучителей не интересовали. Их вовсе не смущал, например, библейский рассказ, согласно которому Ноев ковчег пристал на горе Арарат, или предание о встрече Авраама с Мелхиседеком возле источника Эйн-Рогель. Иерусалим служил символом искупительного божественного Присутствия в мире, и в этом смысле все события, связанные со спасением, должны были происходить именно там. Теперь, когда город стал запретным для евреев, он еще сильнее, чем прежде, ассоциировался с трансцендентным характером Бога. Духовная реальность, которую отражали Храм и город Иерусалим, не зависела от физического состояния Элии Капитолины – она была вечной. Как мы увидим далее, евреи продолжали размышлять о десяти уровнях святости в течение многих столетий, когда они не могли попасть либо в Иерусалим вообще, либо на Храмовую гору, находившуюся во власти чужеземцев. Эти уровни были моделью, которая помогала им вообразить, каким образом Бог входит в соприкосновение с людьми, и картой их духовного мира.
Тем не менее уже к началу III в. связь евреев с земным Иерусалимом стала потихоньку возобновляться. Официально им по-прежнему не дозволялось появляться там, но во времена симпатизировавшего иудаизму императора Марка Аврелия запрет уже не соблюдался так строго, как прежде. Во-первых, римская стража начала пропускать некоторых евреев низкого звания. Например, некий Шимон из Камтры, погонщик осла, спрашивал у раввинов, действительно ли ему следует всякий раз при виде развалин Храма разрывать на себе одежды, – очевидно, ему случалось нередко проходить мимо Храмовой горы, выполняя свою работу (ТИ Бр 9:3). Далее, рабби Меир получил разрешение поселиться в Элии с пятью или шестью учениками; правда, эта скромная община просуществовала лишь несколько лет (Avi-Yonah, 1976, pp. 80–81). В 220 г., когда умер патриарх Иуда, никто из евреев заведомо не проживал в Элии постоянно. Однако в середине III в. им дозволялось ходить на Масличную гору и оттуда оплакивать Храм. Позже, хотя точно не известно, когда именно, евреи получили разрешение подниматься на разоренную Храмовую гору девятого ава, в годовщину разрушения Храма. Как рассказывает один из документов, найденных в Каирской генизе, обряд начинался на Масличной горе. Стоя там босиком, паломники взирали на руины и, разрывая на себе одежды, скорбно восклицали: «Святыня разрушена!» Затем они шли в Элию, взбирались на бывшую платформу Храма и плакали «о Храме и о народе и о Доме Израиля». Эти скорбные ритуалы очень отличались от прежних радостных паломничеств – ведь на месте былого Присутствия Бога евреи встречали запустение. И все-таки этот ежегодный обряд на Храмовой горе помогал им справиться со своим горем, пережить трагедию и жить дальше. Церемония завершалась благодарственной молитвой, после которой полагалось «пройти вокруг всех ворот города, обойти все углы, описать круг и пересчитать все башни» – точь-в-точь как тогда, когда Храм еще стоял (Wilken, p. 106). Не смущаясь тем, что ворота построены римлянами, евреи выполняли ритуал, символизировавший для них переход от отчаяния к надежде. Обходя Иерусалим так, будто бы это был все еще их город, паломники мечтали о времени, когда Мессия принесет спасение: «В будущем году – в Иерусалиме!»
