Крестоносцы, выступившие осенью 1096 г., были лучше организованы и не отвлекались на то, чтобы убивать евреев, а потому достигли Константинополя во вполне боеспособном состоянии. Там они поклялись возвратить Византии все ранее принадлежавшие ей земли – хотя, как показало будущее, некоторые вовсе не собирались держать эту клятву. Обстоятельства благоприятствовали нападению на сельджуков – прежняя сплоченность тюрок уступила место междоусобицам, их эмиры воевали друг с другом. Начало кампании стало успешным для крестоносцев, они нанесли поражения сельджукам при Никее и Дорилее. Но путь был дальним, припасы скудными, а противник применял тактику выжженной земли. Лишь спустя три года, преодолев невообразимые трудности, крестоносцы достигли окрестностей Иерусалима. Осенью 1097 г. они осадили мощно укрепленную Антиохию, под стенами которой пережили ужасную зиму 1097–1098 г.; за время осады седьмая часть войска погибла от голода, а еще половина дезертировала. И все же, несмотря ни на что, крестоносцам сопутствовала военная удача, и перед тем, как достигнуть Иерусалима, они успели переменить карту Ближнего Востока. Оплот сельджуков в Малой Азии был уничтожен, здесь возникли два государства с западными правителями – княжество Антиохийское, которым владел Боэмунд Тарентский, и графство Эдесское на территории Армении под властью Балдуина Булонского. Победы дорого обошлись крестоносцам, а впереди закованных в латы воителей летела страшная молва. Ходили темные слухи о каннибализме в их лагере во время осады Антиохии, и достоверно было известно о проявлениях чудовищной жестокости и фанатизма, до которых доходили европейские варвары-христиане в своем религиозном рвении. Многие христиане Иерусалима – как греки-православные, так и монофизиты – под влиянием ужасающих рассказов бежали в Египет. Оставшихся изгнали из города мусульманские власти заодно с христианами латинского толка, которых справедливо подозревали в симпатиях к крестоносцам. Изгнанные христиане, отменно знавшие город и окрестности, оказали огромную помощь крестоносцам во время осады.
Предводители крестоносцев расположили свои отряды вокруг стен Иерусалима. Роберт Нормандский стоял с севера от города, возле разрушенной церкви Святого Стефана, Роберт Фландрский и Гуго де Сен-Поль – с юго-западной стороны, Готфрид Бульонский, Танкред и Раймунд де Сен-Жиль – напротив цитадели. Еще одна армия была выставлена на Масличной горе для отражения возможного нападения с востока. Позднее провансальские отряды Раймунда де Сен-Жиля встали так, чтобы защищать христианские святыни, расположенные на горе Сион за городскими стенами. Сначала крестоносцы почти не двигались с места. Все еще непривычные к осаде каменных городов Востока, размерами и внушительностью превосходящих большинство городов средневековой Европы, они к тому же не имели ни навыков постройки осадных машин, ни необходимых для этого материалов. Затем в Яффу прибыл генуэзец, который снял со своих кораблей мачты, канаты и абордажные крючья, и из них крестоносцы соорудили две подвижных башни. Эти башни можно было подкатить вплотную к стенам – мусульмане с такой техникой прежде не сталкивались. Наконец 15 июля 1099 г. одному из воинов Готфрида удалось перебраться с подвижной башни на стену и проникнуть в город; остальные последовали за ним и обрушились на защитников города – мусульман и евреев – подобно карающим ангелам Апокалипсиса.
В течение трех дней крестоносцы планомерно истребляли жителей Иерусалима – всего погибло около 30 000 человек. Они «похватали в храме множество мужчин и женщин и убивали, сколько хотели», – с одобрением сообщает автор «Деяний франков» (Деяния франков X: 37). Крестоносцы перебили почти 10 000 мусульман, искавших спасения на крыше мечети Аль-Акса, а евреев окружили в синагоге и уничтожили всех до единого. Из прежних жителей не уцелел почти никто. Одновременно, как рассказывает Фульхерий (Фуше) Шартрский, священник войска крестоносцев, написавший хронику похода, победители хладнокровно вступали во владение имуществом горожан. «Всякий, кто входил в дом первым, был ли он богат или беден, получал и владел домом или дворцом и всем, что в нем находилось, как собственным, и ни один франк не посягал на его права. Отныне ему безраздельно принадлежал этот дом, или дворец и все добро, какое только можно в нем обнаружить» (Фульхерий Шартрский I: 29:1)
[67]. По улицам в буквальном смысле текли потоки крови. «На улицах и площадях города можно было видеть кучи голов, рук, ног», – записал очевидец резни провансалец Раймунд Агильский (Ажильский). Он не испытывал угрызений совести – истребление неверных было для него знаком торжества христианства, особенно на Хараме:
Если мы скажем только правду, то и тогда превзойдем всякое вероятие. Достаточно сказать одно, что в храме и портике Соломона ездили верхом в крови по колено всаднику и под уздцы лошади. Справедливо и чудно божеское правосудие, которое желало, чтобы то место было облито кровью тех, кто столь долго осквернял его богохульством
[68].
Крестоносцы очищали город от мусульман и иудеев, словно от вредных насекомых.
Наконец убивать стало некого. Крестоносцы омыли руки и устремились к Анастасису, распевая со слезами радости на глазах христианские гимны. Вставши вкруг Гроба Господня, они пропели службу в честь Воскресения Христова, которая казалась им самой подходящей, чтобы провозгласить начало нового века. Вот как написал об этом Раймунд Агильский:
В этот день, прославенный навсегда, на веки веков, все наше горе и наша усталость изменились в радость и восторг; этот день, говорю я, был утверждением христианства, и погибелью язычества, возобновлением нашей веры. «Сей день сотворил Господь, возрадуемся и возвеселимся в оный» [Пс 118(117):24], ибо в этот день Господь прославил и благословил народ свой.
Европейское общество, которое, по-видимому, сначала ужаснулось известиям о кровавой резне, с готовностью восприняло такую трактовку событий: люди решили, что если уж крестоносцы, несмотря на все трудности, добились таких впечатляющих успехов, то не иначе как Бог благословил их. В течение последующих десяти лет три ученых монаха – Роберт, Гвиберт Ножанский и Бодри Бургейльский – написали хроники о Первом крестовом походе, в которых полностью одобряли воинствующее благочестие крестоносцев. С тех пор и мусульман, к которым на Западе прежде относились довольно равнодушно, стали считать там «подлыми», «мерзкими», «богопротивными» и заслуживающими полного искоренения (Роберт Монах, см. Riley-Smith 1987, p. 143). Крестовый поход понимался как деяние Бога, сравнимое с Исходом евреев из Египта: франки были новым избранным народом, они последовали призванию, которым пренебрегли иудеи (Бодри Бургейльский, см. Riley-Smith 1987, p. 143). Роберт Монах делает поразительное заявление, что взятие крестоносцами Иерусалима есть величайшее событие мировой истории со времени распятия Христа (Riley-Smith 1987, p. 140). Оно вплотную приблизило срок, когда Антихрист явится в Иерусалим и начнется Последняя битва (Krey, p. 38).
