Далай-лама: Разумеется, с буддистской точки зрения я этого не знаю. С точки зрения здравого смысла… Не знаю. Я думаю, по натуре вы добрый и честный человек, способный различать позитивное, — я думаю, это главный фактор. К тому же и сама природа наших дискуссий — они посвящены эмоциям и естественным образом концентрируются на сострадании и понимании деструктивности гнева и ненависти. Итак, это один из факторов. Затем, что касается меня, да и не только меня, сама атмосфера создает особое состояние, и все присутствующие люди обычно успокаиваются. В любом случае, я думаю, что с мирской точки зрения — в том, что касается более простых принципов, — большая часть нашей беседы носила одухотворенный характер. Для произошедших с вами изменений не обязательна религиозная вера, достаточно осведомленности о ценностях. Разумеется, с буддистской точки зрения кармический фактор также играет роль. Смотрите ли вы с буддистской точки зрения, принимаете ли вы ее ценности или нет, знаете ли вы или не знаете о безграничности жизни, здесь все равно присутствует какое-то знакомство со всем этим. Теперь важно достичь удовлетворенности. Здесь есть какие-то выгоды, какие-то позитивные результаты, и этого достаточно. (Смеется.) Я не хочу сказать, что в данном случае я нашел ответ на вопрос о том, как это случилось или почему это случилось.
Секрет доброты
Экман: Как ученый я не могу игнорировать то, что я пережил. Нельзя сказать, что прежде я не пытался испробовать другие подходы к облегчению моих проблем, создаваемых гневом. Три раза я проходил курс психоанализа, в том числе и для того, чтобы научиться справляться с моим ужасным гневом. Однако безуспешно.
Далай-лама: Гм-м.
Экман: Я думаю, изменение, произошедшее во мне, началось с того физического ощущения, каким бы оно ни было. Я думаю то, что я испытал, было — если воспользоваться ненаучным термином — «добротой». Каждый из восьмерых опрошенных мною людей сказал, что он почувствовал доброту; они все, подобно мне. ощутили ее излучение и ее тепло. Я не имею представления о том, как это происходит, но это не плод моего воображения. Хотя у нас нет инструментов для понимания этого феномена, это не значит, что он не существует.
Я должен также упомянуть, что во время нашей первой встречи в Дарамсале я испытал еще одно ощущение — на Западе мы называем его deja vu, — будто бы я знал вас всю жизнь.
Далай-лама: Верно, верно.
Экман: Насколько мне известно, единственными людьми, которые способны это объяснить, являются буддисты, которые утверждают в таких случаях, что я знал вас в предыдущей жизни. Это не соответствует моим собственным убеждениям, но у меня есть такое чувство, как будто я знал вас всегда!
Далай-лама: Это, я думаю, очень важный сигнал, своего рода отпечаток из прошлого. Вы сами знаете, что в этой жизни ничего подобного не происходило. Значит, это имеет отношение к прошлой жизни.
Экман: Это чувство ближе всего к тому, которое я испытывал к моей сестре и моей тете. Я знал их с тех пор, как появился на свет. Я не знал вас с моего рождения, но это выглядит так, как если бы знал.
Далай-лама: А также, я полагаю, влияла ваша установка на то, чтобы быть ученым, мыслить более широко, быть открытым всему новому. Это также обеспечивает отличие.
Доржи (после дискуссии на тибетском): Его Святейшество говорит, что когда он делает публичный доклад или участвует в публичной дискуссии, то он часто имеет подобное инстинктивное ощущение, что видит перед собой кого то, с кем он очень давно знаком.
Далай-лама: Это так. Как будто это близкий друг. Именно так.
Доржи: Это не означает и не гарантирует, что Его Святейшество встречал всех этих людей в одной из своих прошлых жизней.
Далай-лама: Я думаю, здесь важна мои собственная установка. Я так думаю. Эти люди, которые просто подобны мне, просто такие, как я, они не имеют отличий. Я всегда смотрю под углом сходства, а не различия. Это немного другое.
Экман: Алан рассказал мне, что иногда, когда люди приходит на встречу с вами, наблюдается обратная картина. В конечном итоге они не успокаиваются, а испытывают тревогу или отчаяние. Я думаю, так происходит потому, что некоторые люди, приходящие на встречу с нами, жаждут чуда; это их последняя надежда.
Далай-лама: Это верно.
Экман: А чуда не происходит.
Далай-лама: Да, слишком много ожиданий.
Экман: Есть и второе объяснение, и оно состоит в том, что некоторые люди прожили всю жизнь, скрывая свою собственную внутреннюю жизнь от самих себя. А это слишком тяжело или даже невыносимо.
Далай-лама: Да.
Экман: Когда они встречаются с вами, этот занавес надает, и их начинают одолевать демоны, от которых они так долго скрывались.
Это парадокс, но это очень типично для западного мышления — то, что я могу объяснить несчастье, но не могу объяснить счастье. Это остается загадкой.
О «ДОБРОТЕ»
Пол Экман
Обсуждая этот вопрос с моим ближайшим другом Полом Кауфманом, которого я знаю более тридцати лет и который, будучи атеистом, давно занимается медитацией, я внезапно подумал о втором объяснении, хотя оно и не исключает объяснения, представленного мною Далай-ламе во время нашей беседы.
У меня были очень плохие отношения с моим отцом. Его любимая поговорка звучала так: «Я надеюсь, что твои дети принесут тебе столько же несчастий, сколько ты принес мне». В результате я одновременно и хотел иметь детей (чтобы показать, что я не стану жертвой этого проклятия), и боялся их иметь (потому что я мог стать таким же плохим отцом, как и он, и тогда бы его проклятие сбылось). Когда наконец я стал отцом, эти надежды и страхи очень меня тяготили.
Первоначально я действительно испытывал проблемы с Томом, моим пасынком, но со временем я смог с ними справиться. Мои отношения с моей дочерью — это самые непринужденные отношения, которые мне приходилось иметь в жизни с другим человеком. Я сумел стать таким отцом, которого мне не довелось иметь самому. И вот я оказался с дочерью в Дарамсале и представил ее Далай-ламе — человеку, которым она, как мне было известно, безмерно восхищалась. Для любого любящего отца это было бы бесценным моментом; для меня же это было окончательным освобождением от проклятия моего отца. Эта свобода позволила мне также отказаться от ненависти, которую я выработал в себе, чтобы больше не позволять ему бить меня, и в общем случае, чтобы справляться с ним и с другими препятствиями на пути к достижению моих целей.
Это объяснение моего эмоционального перерождения основано в большей степени на западном мышлении и достижениях западной психологии. Я думаю, что оно правильное, но полагаю, что опыт проявления доброты также может иметь решающее значение. Так что происхождение моего изменения остается, по крайней мере отчасти, неразгаданной загадкой.
