— Ах, я всегда дома. — Вот глупышка. Сама развеяла интерес к себе.
Он вежливо улыбнулся:
— Тогда вы заставляете других искать вас на улице. Умный ход.
Наши глаза встретились, и я благодарно улыбнулась в ответ. Отвела взгляд, а затем стала разглядывать его более пристально. У него была смуглая кожа и черные сияющие глаза. Одет он был в темно-синий камзол, расшитый экзотическими птицами, пальцы унизывали драгоценные перстни.
— Я только что вернулся в Венецию, несколько лет провел за границей, — объяснил он. — Мне повезло, что я познакомился с вашим братом, и еще больше повезло, что я встретил вас. — Он нагнулся ближе, и мое сердце неистово забилось от такой близости.
— И где же вы путешествовали? — поинтересовалась я, отодвигаясь и уводя разговор от своей особы. Что я знала о мире? Я редко выходила из дому, и только в сопровождении матушки — обычно мы ходили в церковь.
— В Париже, целых два года. Потом я ездил в Дрезден и наконец поехал в Вену. Удивительный город, но я уже стремился домой.
Я гадала, неужели у него закончились деньги? Это объясняло бы, зачем он связался с моим братом. Но свои мысли я оставила при себе.
— Расскажите мне о Париже! — вместо этого попросила я. — Вы видели короля? Людовика XV. Говорят, что он очень красив.
— Так и есть. Красив, словно бог. От одного взгляда на него понимаешь, что такое величие.
— А королева? Тоже красавица?
— О нет! Она стара и чрезмерно набожна. Плохо одевается и носит эти ужасные огромные польские шляпы.
Я весело засмеялась. Его взгляд задержался на моих губах.
— Придворные дамы тоже все уродины, — продолжал он, явно потеплев от моего смеха. — Они носят пятнадцатисантиметровые каблуки, чтобы казаться выше, и покачиваются при ходьбе, вот так… — Он вскочил и смешно передразнил дам.
Я коротко рассмеялась:
— Синьор Казанова…
— Джакомо…
— Джакомо, если вы будете говорить такую нелепицу, солнце на небе остановится!
— Что-что? — Он перестал смешно прохаживаться и вновь сел на диван.
— О, так говорит моя матушка — она из Далмации. Если слышишь какую-то глупость, то говоришь, что из-за этого солнце перестанет двигаться по небу.
— О боги, неужели вы все еще верите, что солнце вращается вокруг земли? — Он взглянул на меня с удивленной улыбкой. — Меня учили такой же чепухе — «Земля висит недвижимо в центре Вселенной». Но эту теорию обоснованно опровергли. Книга Николая Коперника перевернула все представления о космосе… — С этими словами он провел длинным пальцем в воздухе, показывая мне, как земля двигается по своей орбите. — Теперь в центре всего находится солнце.
Мне было стыдно за свое невежество. Всего за несколько минут он изменил мои взгляды на небесный свод и заставил весь мир вращаться.
Я потупила взор.
— Прошу прощения, синьор Казанова. Я знаю о мире столько же, сколько птичка в клетке. Уверена, что вам очень скучно.
— Вовсе нет, — ответил он. — Я считаю вас совершенно очаровательной. — При этих словах я зарделась, а он воспользовался возможностью и взял меня за руку.
— Ах! — Я отдернула руку, но не потому, что мне было неприятно, а потому, что удивилась его дерзости.
В комнату вернулся мой брат, и синьор Казанова вежливо извинился. Внезапно ему понадобилось куда-то идти.
Он ушел, так и не подписав договор. А он не дурак… я много раз в этом потом убеждалась. Казанова получал то, что хотел, но никогда не заходил слишком далеко. Как он однажды сказал?
«Обман — это грех, а маленькая хитрость — просто предусмотрительность».
Глава 4
Ночью шел дождь. Утро выдалось облачным и влажным. Я была занята в кабинете отца. Это мое любимое место во всем доме, по крайней мере когда самого отца дома нет. Благодаря мягким турецким коврам и книгам в кожаных переплетах, в этой комнате царил уют. Целую стену занимала intarsia — деревянная мозаика из различных пород дерева. Это искусство было так похоже на саму жизнь: могло обмануть глаз. На ней были изображены музыкальные инструменты, песочные часы, даже белка, словно живая, — казалось, что она вот-вот прыгнет на пол. Деревянная мозаика была очень старой — без сомнения, мой отец не стал бы оплачивать подобную прихоть.
На полках рядами стояли гроссбухи отца. На взгляд четырнадцатилетней девчонки, дела отца — скука смертная. Он торговал вином и оливковым маслом по всему побережью Адриатики и на Ионических островах.
Я достала с полки большую книгу с картами. А затем часослов с картинками, принадлежавший моей матушке.
Я вздохнула. Когда я думала о матушке, то всегда начинала грустить. У нее помутилось в голове после того, как погиб мой младший брат, Себастьяно. Это случилось семь лет назад. Ему было всего пять. Казалось, что в ее голове с тех пор витают духи.
Я услышала громкий стук в дверь и вздрогнула. А потом на цыпочках прокралась вглубь коридора, чтобы меня никто не заметил.
— Buon giorno, Signora
[2], — раздался внизу голос, о котором я мечтала все утро!
— Buon giorno, Signor Casanova
[3], — приветствовала моя мама. — Как приятно видеть вас вновь. Ищете Пьетрантонио?
— Да.
Сердце мое ухнуло вниз. Что ему нужно от этой крысы?
— Мне очень жаль. Но его нет дома. И я не знаю, когда он вернется. — Это была чистая правда. Мы никогда не знали, куда Пьетрантонио уходит и когда вернется. Днем или ночью.
— Bene, Signora
[4]. — Молчание. — А могу я в таком случае увидеть signorina
[5]? Пьетрантонио просил меня передать записку ей, если его не окажется дома, когда я приду.
Я прикусила палец от волнения. Интересно, впустит ли его матушка?
— Certo, Signor Casanova
[6].
Разумеется, ей следовало ему отказать. Так поступил бы отец. Но мама решила подарить мне частичку счастья. Мне кажется, она знала, как мне одиноко… как я теперь понимаю, мы обе были очень одинокими.
Я побежала назад в кабинет. Села за маленький столик, переводя дух, и сделала вид, что читаю часослов.
