Катерина встревожилась, заметив, что девушка погрузилась в свои мысли. Пусть лучше сосредоточится на реальной жизни.
— Леда, — спросила она, — а ты уже думала, как назовешь малыша?
— Да. — Леда повернулась, чтобы ответить. Глаза ее наполнились ликованьем. — Клеопатра.
Катерина засмеялась:
— Ты хочешь назвать ребенка Клеопатрой?
— Только если родится девочка! — продолжала поддразнивать ее Леда. — А если будет мальчик — назову Помпеем.
— О боги! — Катерина покачала головой. — Бедный малыш.
— А если серьезно… — Леда прекратила веселье, — я как раз думаю над этим. Я хочу назвать ребенка именем, которое напоминало бы мне о вас. О том, как сильно вы мне помогли, когда я осталась без матери.
Катерина не знала, что сказать, и зарделась от удовольствия.
— Если родится мальчик, я назову его Карус, — продолжала Леда, — а если девочка…
Леда запнулась, не закончив предложения. Катерина удивленно смотрела на нее, а потом поняла, что из открытых окон до них донеслись слова песни.
О глаза возлюбленной моей,
Не видал прекрасней я очей,
И лучится в них небесный свет,
Чище и нежнее в мире нет…
[74]
Леда побледнела и застыла. Потом сжала кулон. Coraggio.
— Что это? Леда? Ты знаешь эту песню?
Голос был мужским, в нем звучали страсть и тоска. Казалось, он о чем-то умолял.
Нравится тебе меня терзать,
Видеть, как страдаю я опять,
О глаза, которые люблю…
[75]
Леда с трудом поднялась с кресла, встала у окна, выглянула на улицу. Катерина подошла и остановилась рядом, обнимая ее за плечи.
Прямо у них под окном молодой человек лет двадцати пяти играл на маленьком клавесине. Инструмент поставили на деревянный столик, и Катерина видела, что его части скреплены шарнирами, чтобы клавесин можно было сложить и унести. Мужчина был хорошо одет: в шелковом костюме цвета бургунди, но сорочка и шейный платок были неглажеными. На лицо, когда он играл, падали пряди темных волос.
…Об одном лишь взгляде я молю,
Чтобы страсть во мне взыграла вновь,
Чтоб вернулась прежняя любовь
[76].
— Филиппо! — выкрикнула Леда, когда песня закончилась. Слезы брызнули у девушки из глаз и теперь струились по щекам. Катерина крепко ее обняла.
— Леда! — Филиппо поднял голову. В глазах его светилось счастье. — Я нашел тебя!
— Но как? — удивилась Леда. — Откуда ты узнал, что я живу здесь?
— Позволь мне подняться и все рассказать, — засмеялся в ответ Филиппо. — Скажу тебе… я объездил не один монастырь с тех пор, как прибыл в Венецию неделю назад!
Катерина отпустила плечи Леды. Эта счастливая сцена сбила ее с ног. Слова Филиппо звучали так искренне, голос его даже пару раз срывался, когда он пел.
— Ты хочешь пригласить его к нам? — подбодрила она Леду.
Но Леда стояла, как истукан. Что-то удерживало ее.
— Я… я не могу, — ответила она, отходя от окна. — Как я могу поверить ему снова? Он взял деньги отца и сбежал. Бросил меня. Почему он сейчас вернулся? За деньгами?
Катерина поникла. Поняла, что не знает, какой совет дать Леде. К ней никто не возвращался… после того, как разбил ей сердце.
— Может быть, вы выйдете и поговорите с ним за меня? — попросила Леда, напугав ее. Леда опустилась назад в кресло и стала лихорадочно заламывать руки. — Спросите у него, как он меня здесь нашел… и что хочет от меня? — Она вновь начала плакать.
Катерина распахнула глаза, но решила держаться с материнской уверенностью.
— Конечно же, — ответила она. Разгладила платье и пошла за фишу, чтобы надеть под корсет, а потом спуститься вниз.
Перед выходом она ободряюще обняла Леду. Девушка опять побледнела. Это напомнило Катерине о стихотворении, которое подарил ей Джакомо, о Франческе и Паоло… «и мы бледнели с тайным содроганьем; но дальше повесть победила нас». Но казалось, что Леда решительно настроена не уступать любви. Катерина заметила, как она закрывает ставни окна, чтобы не видеть Филиппо.
Глава 90
Катерина подошла к Филиппо, когда он зачехлял свой клавесин. Она раньше никогда не видела такого инструмента: три его секции складывались вдоль и получался ящик с ручкой. Вокруг уже стала собираться небольшая толпа, чтобы послушать песню, но сейчас все разошлись. Филиппо присел, складывая ящик.
— Филиппо! — легонько коснулась Катерина его предплечья, чтобы привлечь его внимание.
— Да! — вздрогнул он от неожиданности. Облегченно улыбнулся, узнал ее — видел в окне.
— Меня зовут Катерина Капретте, я забочусь о Леде с тех пор, как она вынуждена покинуть монастырь.
— Grazie, Signora, — отвесил он поклон. Он густо покраснел от смущения при мысли, что Катерине все прекрасно о нем известно.
Она заметила, как по лбу молодого человека струится пот.
— Выпьете со мной чего-то холодненького? — спросила она. — Я хотела поговорить с вами… о Леде.
— Certo, Signora. — Он поднял тяжелый инструмент, неспешно зашагал под его тяжестью. Они отправились в ближайшее кафе, расположенное вдоль канала.
Филиппо благодарно присел за столик. Катерина заметила, что одна подошва на туфле оторвана. Казалось, что он много дней шел пешком. Она испытала к нему жалость, но все равно еще не в полной мере доверяла ему. Он выглядел охваченным страстью, и любовная песня звучала так призывно. Но она решила руководствоваться рассудком.
— Расскажи мне, где ты жил с тех пор, как уехал из Флоренции? — спросила она, пытаясь скрыть осуждение в голосе. — Куда ты сбежал?
Филиппо пристально взглянул на нее своими едва заметно косящими глазами, потом заговорил. Как Леда и рассказывала, у Катерины появилось такое ощущение, что он никого вокруг не замечает, кроме нее. Казалось, что кафе с его голосами и звоном посуды куда-то исчезло.
— В Вену, — ответил он. — Отец Леды пригрозил меня уничтожить, если бы я остался в Италии. Я испугался.
Подошел официант, предложил свежей воды. Он поставил на столик охлажденный графин и два стакана. Филиппо дрожащей рукой налил воду, и Катерина заметила, как его длинные музыкальные пальцы обхватили горлышко графина.
