– Да? – удивленно поднял брови Кречетов. – Монумент реанимировал? Серьезно?
– Похоже на то.
– Надо же, аж не верится, – хмыкнул ученый. – Ладно, пойдем посмотрим.
Он поднялся со ступеней и бодрым, молодым шагом направился в недра усыпальницы советской науки. Я пошел следом за ним.
Довольно долгое путешествие по коридорам Института привело нас к ожидаемо бронированной двери, которую Кречетов отпирал долго – и глазом к ней прикладывался, и отпечатки пальцев на встроенном сканере оставлял, и карту доступа совал в выдвинувшийся картоприемник.
В результате этих шаманских плясок с бубном бронедверь наконец отворилась, и мы вошли в святая святых Института.
– Раньше тут пулемет стоял, отсекал тех, кто пытался следом зайти без идентификации, – кивнул Кречетов на пустую турель под потолком. – Но ученые – народ рассеянный. После того, как автоматика троих сотрудников на тот свет отправила, решили обойтись без нее.
– Можно было к потолку киянку подвесить, – посоветовал я. – Деревянную. Чтоб автоматически рассеянных по тыкве стучала. И потерь личного состава не было бы, и воспитательный эффект налицо.
– И как мы тут без тебя обходились? – вздохнул Кречетов. – Специалиста по киянкам нам точно в штате не хватало.
– Упущение, – согласился я. – Глядишь, окажись среди персонала грамотный начальник безопасности, и жертв не было бы, и сотрудники б не разбежались.
Кречетов смерил меня взглядом, после которого женщины обычно, вздохнув, смотрят вправо и вверх, а мужчины что-нибудь говорят матом. Но промолчал. Вместо этого открыл силовой шкаф, включил рубильник, и направился к чему-то невообразимо-огромному, похожему на кучу непонятных приборов, скомпонованных в одну громадную научную хрень.
В хрень помимо множества кнопок, датчиков, тумблеров и т. д. и т. п. было встроено несколько больших экранов. Один из которых после манипуляций Кречетова засветился и выдал дикую кучу совершенно непонятных значков и символов. Причем они продолжали появляться лавинообразно, подчиняясь движениям пальцев ученого, сейчас сильно напоминавшего пианиста, исполняющего на своем монстре сложную неслышную мелодию.
Прошло минут пять. Может семь.
– Обалдеть, – наконец полушепотом произнес Кречетов. – Фон аномального излучения в Центре Зоны повышается со скоростью ноль целых шесть сотых единицы в минуту! Процесс устойчивый, непрерывный. И значить это может только одно. Ты и вправду сумел реанимировать Машину Желаний!
До этой минуты я сам был не уверен, получилось ли. Но Кречетов был не такого уровня ученым, которые ошибаются. Значит, всё-таки вышло. Что ж, возможно я снова реанимировал глобальную головную боль для всего человечества. А может на-оборот, восстановил равновесие. Время покажет, как оно есть на самом деле.
– Отлично, отлично, – бормотал Кречетов, колдуя над своей машиной. – Значит, мы снова в седле, снова работаем. А я уж не чаял. Так-так. Уловители все работают, перенаправляем потоки на основной аккумулятор, защита держит, коэффициенты…
– Кхм, – кашлянул я. – Как насчет оплаты?
– Что? – повернул голову ко мне Кречетов. Взгляд безумный, весь уже мыслями внутри своего агрегата, сосущего аномальную энергию из Зоны. – Какой оплаты?
– О которой мы договаривались.
– Аааа… – недовольно поморщился ученый. – Это насчет оживить кого-то на основе биоматериала?
– Точно, – кивнул я.
Кречетов с сомнением посмотрел на свою машину. Нажал несколько кнопок на управляющей панели. Засветились еще два экрана, выдав новые порции непонятных закорючек.
– Хммм… Старые запасы энергии плюс новая подпитка… Может хватить на одну копию. Что ж, я всегда держу слово. Пойдем.
И, с явным сожалением оторвавшись от своего фетиша, направился в глубину зала, заставленного кучей похожих агрегатов поменьше размерами, силовых шкафов и конструкций совершенно непонятного назначения.
Признаться, я всегда удивлялся мозгам ученых. Черепные коробки у всех людей одинаковые. Мозги по виду – тоже, что у дворника, что у лауреата Нобелевской премии. Но почему у одних в башке только полтыщи слов, половина которых матерные, а у других – способность генерировать в своей черепушке невероятные изобретения. Загадка при-роды…
Обогнув очередную научную фиговину размером с «КамАЗ», Кречетов остановился перед стеклянным автоклавом, в котором лежала… кукла ростом с человека. Лица нет, вместо головы – шар. Даже пальцы на руках и ногах отсутствуют, култышки одни. И всё это обтянуто бледно-розовой пленкой, которую назвать кожей язык не поворачивается. Ну и куча всяких трубок к той кукле подведено, по которым в безжизненное тело что-то течет…
– Заготовка, – пояснил ученый. – Биологическая болванка. Ну, кого тебе там надо оживлять, давай материал. Пропадай моя копия. Для себя берег.
И тут я подвис слегка.
Болванка была одна. А оживлять мне нужно троих. О чем я Кречетову и сказал.
– Извини конечно, Снайпер, за мой французский, но ты слегка охренел, – отозвался ученый. – Фигею с твоей наглости. Мы ж с тобой, если память мне не изменяет, на одного договаривались?
– Договаривались, – кивнул я. – Но обстоятельства изменились.
Кречетов посмотрел на меня как на безнадежного психически больного, и сказал:
– Значит так. Эта болванка стоит порядка двухсот тысяч евро. Здесь, в Предзонье. На Большой земле даже не представляю, за сколько такую технологию можно продавать, еще не думал, почем нынче новая жизнь. Но это всё лирика. А факты таковы, что болванка сейчас у меня только одна. И энергии Монумента, которую собрали уловители, хватит лишь на одну реконструкцию. Да и договор у нас с тобой на одного был. Так что выбирай, или проваливай. У меня и так времени в обрез.
Не люблю я, когда со мной так разговаривают. Рука сама потянулась к рукоятке «Бритвы». Кречетов перехватил взглядом мое движение, и пожал плечами:
– Можешь меня убить. Ты это уже не раз делал, и в твоих навыках я не сомневаюсь. Только от этого ни заготовок больше не станет, ни аномальной энергии не прибавится.
Моя рука, коснувшаяся «Бритвы», опустилась. Кречетов был прав. Сейчас надо было перестать рефлексировать и сделать выбор.
Нелегкий выбор.
Кто?
Может, Рудик? Веселый, безбашенный, вредный спир. Мутант, за время наших скитаний по Зонам ставший мне настоящим другом, и не раз спасавший мою жизнь. В том числе и после своей смерти.
Или Виктор Савельев? Убийца, воспитанный японскими якудза и посланный в Зону для того, чтобы меня ликвидировать. Много с той поры воды утекло. И крови. Которую не раз проливал киллер по кличке Японец для того, чтобы защитить меня от неминуемой гибели.
Или…
Закусив губу до крови, я вытащил из нагрудного кармана сломанный клык и протянул его Кречетову.
