Но тот, кто вообразил бы, будто Колльберг из-за «округлости форм» утратил былую подвижность, рисковал жестоко ошибиться. Колльберг мог проявить неожиданное проворство и до сих пор владел техникой и навыками, которые приобрел в бытность парашютистом.
Колльберг перестал насвистывать и начал размышлять над проблемой, которая занимала его последние годы. Ему все меньше нравилась его профессия, он охотно бросил бы ее вообще. Проблема и раньше была не из легких, а стала еще сложней потому, что год назад его назначили инспектором уголовной полиции и, соответственно, положили более высокое жалованье. Не так-то просто инспектору уголовной полиции сорока шести лет от роду найти хорошо оплачиваемую работу не по специальности. Гюн, правда, говорила, что ей плевать на деньги, что дети скоро подрастут и тогда она снова пойдет работать. Кроме того, она уже теперь не теряла времени даром и за четыре года сидения дома выучила еще два языка, а значит, и платить ей будут больше, чем прежде. До рождения дочери она была старшим секретарем и может в любую минуту получить хорошо оплачиваемое место, только Колльберг не желал, чтобы ей пришлось вернуться на работу раньше, чем ей этого в самом деле захочется.
Кроме того, он с трудом представлял себе, как это он будет выглядеть в роли пенсионера.
Несмотря на природную лень, он тем не менее испытывал потребность в активной и разнообразной деятельности.
Ставя машину в гараж Южного управления, Колльберг вдруг вспомнил, что Мартин Бек по субботам выходной.
«Отсюда следует, что, во-первых, придется проторчать здесь целый день, а во-вторых, поблизости не будет ни одного толкового человека, с которым можно отвести душу», – подумал Колльберг, и настроение у него сразу испортилось.
Чтобы как-то себя подбодрить, он в ожидании лифта снова начал насвистывать.
XII
Колльберг не успел даже снять пальто, как зазвонил телефон.
– Да, да, Колльберг слушает… Что?
Он стоял за своим столом, заваленным бумагами, и смотрел в окно невидящим взглядом. Переход от прелестей семейной жизни к мерзостям службы не совершался у него так просто и естественно, как у других, у Мартина Бека например.
– В чем дело? Так, так. Нет, значит? Хорошо, скажите, я буду.
Снова вниз к машине, и на сей раз уже нечего даже надеяться избежать «пробок».
На Кунгсхольмсгатан он прибыл без четверти девять. Машину поставил во дворе. В ту минуту, когда он вылезал из машины, Гюнвальд Ларссон сел в свою и уехал.
Они молча кивнули друг другу. В коридоре он встретил Рённа. Тот сказал:
– А, и ты здесь.
– В чем дело?
– Кто-то прирезал Стига Нюмана.
– Прирезал?
– Да, штыком, – озабоченно сказал Рённ. – В Саббатсберге.
– Я Ларссона встретил. Он что, туда поехал?
Рённ кивнул.
– А Мартин где?
– Сидит в кабинете Меландера.
Колльберг окинул Рённа критическим взглядом.
– У тебя такой вид, будто ты уже совсем дошел.
– Так оно и есть, – сказал Рённ.
– Чего же ты не едешь домой и не ляжешь спать?
Рённ ответил тоскливым взглядом и побрел дальше по коридору. В руках он держал какие-то бумаги и явно шел по делу.
Колльберг громыхнул кулаком в дверь и открыл ее. Мартин Бек даже не поднял головы от своих бумаг. На появление Колльберга он реагировал только одним словом:
– Привет.
– О чем это толкует Рённ?
– А вот о чем. Погляди-ка.
Мартин Бек придвинул к нему два отпечатанных на машинке листа. Колльберг присел боком на край стола и углубился в чтение.
– Ну? – спросил Мартин Бек. – Что ты об этом думаешь?
– Я думаю, что Рённ составляет слишком уж мрачные донесения.
Но отвечал он, понизив голос и вполне серьезно, а пять секунд спустя продолжал:
– Жутковатая картина.
– Да, – отозвался Мартин Бек. – И у меня такое же ощущение.
– А как это выглядело?
– Хуже, чем ты можешь себе представить.
Колльберг покачал головой. Воображения у него хватало.
– Того, кто это сделал, надо брать, и как можно скорей.
– Вот именно, – сказал Мартин Бек.
– С чего начнем?
– Со многого. Мы зафиксировали кое-какие следы. Следы башмаков, а может, и отпечатки пальцев. Но, к сожалению, никто ничего не видел и не слышал.
– Скверно, – начал Колльберг. – Может уйти много времени. А убийца из опасных.
Мартин Бек кивнул.
В комнату, деликатно кашлянув, вошел Рённ.
– Пока сведения неутешительные. И с отпечатками пальцев тоже плохо.
– Отпечатки пальцев – это пустяки. – сказал Колльберг.
Рённ удивленно взглянул на него.
– У меня есть очень хороший слепок, – продолжал он. – След лыжного ботинка или очень грубого башмака.
– Тоже пустяки, – сказал Колльберг. – Только не поймите меня превратно. Все это может пригодиться потом, как улика. А сейчас важно только одно: схватить того, кто убил Нюмана. Доказать, что убил именно он, мы всегда успеем.
– Не вижу логики, – сказал Рённ.
– Верно, но нам пока не до логики. А кое-какие важные детали у нас есть.
– Ну да, орудие убийства, – задумчиво произнес Мартин Бек. – Старый штык.
– И еще у нас есть причина убийства…
– Причина? – переспросил Рённ.
– Разумеется, – отвечал Колльберг. – Месть. Единственно возможная причина.
– Но если это месть… – начал Рённ и не довел свою мысль до конца.
– …то нетрудно вообразить, что тот, кто убил Нюмана, намерен отомстить еще многим, – продолжил за него Колльберг. – А поэтому…
– …его надо схватить как можно скорей, – завершил Мартин Бек.
– Точно, – сказал Колльберг. – А вы как, собственно говоря, рассуждали?
Рённ с несчастным видом посмотрел на Мартина Бека, а тот отвернулся к окну.
Колльберг поглядел на обоих с вызовом.
– Минуточку, – сказал он. – Задавались ли вы вопросом, кто такой был Нюман?
– Кто такой был Нюман?
У Рённа сделался растерянный вид, Мартин Бек молчал.
– Именно. Кто такой был Нюман или, точнее говоря, кем он был?
– Полицейским, – откликнулся наконец Мартин Бек.
– Ответ неполный, – сказал Колльберг. – Вы оба его знали. Итак, кем он был?
– Ну, комиссаром полиции, – пробормотал Рённ.
