Потом он устало моргнул и сказал неопределенным тоном:
– Мне еще позвонить надо кой-куда.
– Ну-с, – сказал Колльберг, когда за Рённом закрылась дверь. – Так кем же был Нюман?
Мартин Бек поглядел ему в глаза и с видимой неохотой произнес:
– Он был плохим полицейским.
– Неверно. – сказал Колльберг. – А теперь послушай меня. Нюман был самым плохим полицейским, какого только можно себе представить. Он был подлец и негодяй, последний из негодяев.
– Это твое личное мнение. – сказал Мартин Бек.
– Да, мое личное, но ты должен признать, что я прав.
– Я не очень близко его знал.
– Ну, ну, не увиливай. Ты знал его достаточно, чтобы согласиться со мной. Я понимаю, что из-за ложно толкуемой лояльности Эйнар со мной не согласится. Но уж ты, будь добр, не увиливай.
– Ладно, – произнес Мартин Бек. – То, что я слышал о нем, звучало не слишком лестно. Но сам я никогда с ним вместе не работал.
– Неточная формулировка, – сказал Колльберг. – С Нюманом и нельзя было работать вместе. От него можно было только получать приказы и делать, что приказано. Те, кому положение разрешало, могли, разумеется, приказывать и ему. А спустя некоторое время убедиться, что приказ выполнен неправильно или вообще не выполнен.
– Ты выступаешь как эксперт по делу Стига Нюмана, – сказал Мартин Бек кислым тоном.
– Да, потому что я знаю о нем много такого, чего не знают другие. Но об этом мы поговорим позднее. А сейчас надо твердо установить, что он был подлец. И негодный работник. Даже в наши дни он позорил свою корпорацию. Поверишь, мне стыдно, что я служил полицейским в одном городе с ним. И в одно время.
– Ну, если так рассуждать, стыдиться надо многим.
– Вот именно. Но только у очень немногих на это хватает ума.
– А любой лондонский полицейский должен бы стыдиться из-за Чэлленора.
– Опять не то говоришь, – сказал Колльберг. – Чэлленор и его подручные, прежде чем предстали перед судом, успели натворить много бед. А это свидетельствует о том, что существующая система намерена и впредь попустительствовать полиции.
Мартин Бек рассеянно потирал лоб.
– Зато имя Нюмана ничем не запятнано. А почему?
Колльберг сам ответил на свой вопрос:
– Потому что все знают: жаловаться на полицейского бессмысленно. Простые смертные беззащитны перед полицией. А раз нельзя добиться правды, даже когда имеешь дело с рядовым полицейским, что уж говорить о полицейском комиссаре?
– Ты преувеличиваешь.
– Очень немного, Мартин, очень немного, и ты это знаешь не хуже, чем я. Беда в том, что наша проклятая спайка стала для нас своего рода второй натурой. Мы все помешаны на чести мундира, выражаясь более изысканно.
– Без спайки в нашем деле нельзя, – заявил Мартин Бек. – Так было всегда.
– А скоро у нас, кроме нее, ничего и не останется, – сказал Колльберг и, вздохнув, продолжал:
– О'кэй! Полицейские горой стоят друг за дружку. Это факт, но возникает вопрос: против кого они стоят?
– До того дня, когда кто-нибудь сумеет ответить на этот вопрос…
Мартин Бек не договорил, и Колльберг сам завершил его мысль:
– …до того дня не доживешь ни ты, ни я.
– А при чем тут Нюман?
– При всем.
– Так уж и при всем?
– Нюман мертв и не нуждается больше в снисхождении. Тот, кто убил его, судя по всему, душевнобольной человек, опасный для самого себя и для окружающих.
– И ты убежден, что этого человека можно отыскать в прошлом Нюмана?
– Убежден. Он должен там фигурировать. Ты давеча сделал не такое уж глупое сравнение.
– Какое сравнение?
– Насчет Чэлленора.
– Но ведь я не знаю всей правды про Чэлленора, – холодно отвечал Мартин Бек. – Может быть, ты ее знаешь?
– Нет. Ее не знает никто. Зато я знаю, что многие люди были избиты, и даже больше того – приговорены к длительным срокам заключения лишь потому, что полицейские в суде лжесвидетельствовали против них. И ни выше-, ни нижестоящие инстанции никак на это не реагировали.
– Вышестоящие – во имя чести мундира, – сказал Мартин Бек. – А нижестоящие – из страха потерять работу.
– Причина еще страшней. Многие из нижестоящих просто-напросто полагали, что так и должно быть. Другого они никогда не видели.
Мартин Бек встал и подошел к окну.
– А теперь расскажи о Нюмане то, что знаешь ты и чего не знаем мы.
– Нюман тоже занимал такой пост, который давали ему возможность командовать множеством молодых коллег в общем-то по своему усмотрению.
– Это было давно.
– Не так уж давно, в полиции до сих пор служат люди, которые прошли у Нюмана полную выучку. Ты понимаешь, что это значит? За эти годы ему удалось разложить десятки молодых ребят, которые с первых дней усвоили ложное представление о работе полицейского. При этом многие вполне искренне преклонялись перед Нюманом, надеясь рано или поздно стать его копией. Стать таким же непреклонным и неограниченным самодержцем. Понимаешь?
– Да, – устало сказал Мартин Бек. – Я понимаю, о чем ты. И хватит долбить одно и то же.
Он повернулся и в упор взглянул на Колльберга.
– Хотя из этого не следует, что я с тобой согласен. Ты лично знал Нюмана?
– Да.
– Служил под ним?
– Да.
Мартин Бек нахмурил брови.
– Когда это было? – спросил он недоверчиво.
– Негодяй из Сефлё, – пробормотал Колльберг себе под нос.
– Что, что?
– Негодяй из Сефлё. Так его называли.
– Где?
– В армии. В войну. Многому из того, что я знаю и умею, меня научил Стиг Нюман.
– Например?
– Ну, например, как выхолостить живую свинью, чтобы свинья при этом не визжала. Как отрубить ноги той же свинье, чтобы свинья при этом не визжала, как выколоть глаза, как, наконец, вспороть ей брюхо и содрать с нее шкуру и чтобы она по-прежнему не визжала.
Он передернулся:
– А знаешь, как этого добиться?
Мартин Бек качнул головой.
– Очень просто. Надо вырвать у нее язык.
Колльберг поглядел в окно на холодное серое небо над крышами по другую сторону улицы.
– Я еще много кое-чему у него выучился. Как перерезать горло овце фортепьянной струной, прежде чем овца успеет заблеять. Как, будучи запертым в платяном шкафу со взрослой рысью, одолеть ее. Как надо реветь, когда бросаешься вперед и пронзаешь штыком корову. И как тебя накажут, если заревешь не по правилам. Как с полным ранцем кирпичей вскарабкаться на тренировочную вышку. Пятьдесят раз вверх, пятьдесят вниз. А рысей не убивали за один присест, их использовали несколько раз. Знаешь как?
