На протяжении многих лет Ласка использовал этот метод на множестве животных – от летучих мышей и нескольких видов обезьян до слонов. Однажды он из любопытства сравнил эти результаты с результатами людей, полученными другими исследователями, и с удивлением обнаружил, что животные далеко не всегда отличаются лучшим обонянием. Заинтересовавшись, он начал искать все исследования, посвященные порогу обонятельной чувствительности к различным пахучим веществам у животных, чтобы сравнить их способности со способностями людей.
Результаты его поисков подтвердили его первоначальные выводы. Оказалось, что человеческие носы чувствительнее крысиных к 31 из 41 протестированного химического вещества. Наши носы превосходят даже знаменитые собачьи в обнаружении 5 из 15 протестированных запахов. «В учебниках биологии традиционно утверждается, что у людей плохо развито чувство обоняния, однако, возможно, это совсем не так, – говорит Ласка. – Мы вовсе не безнадежны».
Но, если это так, почему же тогда сотрудники таможни используют для поиска наркотиков биглей, а не вынюхивают их сами? Почему наши собаки легко отыскивают нас по следам в парке, а мы их – нет? Отчасти эта разница в остроте обонятельного восприятия объясняется тем, что у людей все внимание обычно поглощают зрение и слух. «Как правило, мы не уделяем сознательного внимания обонятельным стимулам, присутствующим вокруг нас», – говорит Ласка. Кроме того, сосредоточиться на запахах намного сложнее, чем на зрительных образах или звуках. Когда вы ищете знакомое лицо в толпе или нужную книгу на книжной полке, ваше зрение фокусируется на конкретной точке в пространстве. Аналогичным образом, когда мы пытаемся расслышать человека на шумной вечеринке, мы поворачиваемся к нему лицом и сосредотачиваем слуховое восприятие на конкретном источнике звука. Этот узкий пространственный фокус помогает нам осознавать то, что мы видим и слышим.
И наоборот, обычно мы не сосредотачиваемся на запахах подобным образом. Конечно, мы можем вдохнуть аромат вина в бокале или понюхать памперс на малыше, чтобы определить, не нужно ли его заменить, – в этих случаях мы действительно фокусируемся на запахе. Но мы делаем так крайне редко. Бóльшую часть времени мы просто улавливаем носами всю ту разнообразную смесь запахов, которая витает вокруг нас, – используя своего рода обонятельный эквивалент периферического зрения. Даже когда мы пытаемся сосредоточиться на каком‑то запахе – что за приправа использована в этом соусе? что за интересная нотка аромата у этого вина? – мы не можем «настроить» свой нос на улавливание этого конкретного запаха.
Между тем, подсознательно мы используем запахи гораздо шире, чем думаем. Например, знаете ли вы, что после рукопожатия вы стараетесь поднести руку к носу, чтобы определить запах собеседника? Мы все делаем это. Ноам Собель (да‑да, опять он!) тайно снимал на камеру ничего не подозревавших студентов, которые были приглашены якобы для участия в психологическом эксперименте. А эксперимент состоял в следующем: в комнату входил ассистент, представлялся студентам – кому‑то пожимая руку, кому‑то нет – и уходил. В течение нескольких секунд после его ухода студенты, которым он пожимал руку, автоматически подносили свою руку к носу и нюхали ее, – особенно если ассистент был того же пола, что и они. «При встрече люди обнюхивают друг друга так же, как крысы», – сказал Собель одной журналистке. Очевидно, это позволяет нам получить какую‑то важную информацию, хотя мы и не осознаем этого. (Надеюсь, прочитав эту новость, вы не перестанете получать удовольствие от рукопожатий.)
Еще одно отличие обоняния от зрения и слуха состоит в том, что зрительная и слуховая информация поступает к нам непрерывным потоком, тогда как обонятельные сигналы – прерывисто, в виде отдельных порций (вдохов), разделенных несколькими секундами «обонятельной тишины». Отличие может показаться незначительным, но это совсем не так. Когда поток информации непрерывен, в нем легче заметить изменения. Когда же информация поступает с перерывами, это может сделать нас «слепыми к изменениям». В одном известном эксперименте актер с картой в руках подходил к ничего не подозревающему прохожему и просил его показать дорогу. Когда человек начинал объяснять, на тротуаре появлялись двое бесцеремонных «рабочих», которые проносили между актером и его «консультантом» большую дверь. В этот момент первый актер уходил, и на его место вставал другой. Когда рабочие с дверью уходили, половина доброжелательных прохожих, не замечая, что разговаривают с совсем другим человеком, возобновляли свои объяснения. Разрыв в потоке визуальной информации делал их «слепыми» к изменению.
Если слепота к изменениям поражает даже такую продвинутую сенсорную систему, как зрение, вероятно, она должна быть еще более значимой для нашего обоняния, где каждый выдох эквивалентен бесцеремонным рабочим с большой дверью. Этот феномен серьезно затрудняет отслеживание изменений в палитре запахов и является еще одной причиной, почему мы не идентифицируем запахи так же хорошо, как зрительные и звуковые объекты, говорит Собель.
Наконец, есть и более простая причина, почему мы, люди, уступаем собакам в чувствительности к запахам. Носы собак расположены близко к земле, где сосредоточена бóльшая часть запахов, тогда как наши носы находятся высоко в воздухе. За редкими исключениями, такими как эксперимент Собеля со студентами‑гончими, идущими по следу горячего шоколада, мы попросту слишком далеки – в буквальном смысле этого слова – от того богатейшего мира запахов, который находится у нас под ногами.
Хотя наши носы плохо приспособлены для вынюхивания следов на земле, они замечательно подходят для того, чтобы улавливать другой класс запахов – а именно запахи пищи. На самом деле мы, люди, можем быть непревзойденными виртуозами в этом деле, не знающими себе равных во всем остальном животном мире. Каким образом нам это удается? Начнем с того, что наше «чувство обоняния» – это в действительности, два разных чувства, использующие одно и то же оборудование, как два таксиста, посменно ездящие на одном автомобиле.
До сих пор мы говорили только о восприятии запахов, которые попадают в нашу носовую полость – и на наш обонятельный эпителий – через ноздри вместе с вдыхаемым воздухом. Такие запахи сообщают нам о том, что происходит в окружающем мире: что под окном расцвел розовый куст, в соседнем дворе жгли листья или в комнату вошел любимый человек. Специалисты называют это ортоназальным обонянием; в разговорной речи мы называем это нюхом.
Но есть еще один путь, по которому пахучие вещества могут попадать на наш обонятельный эпителий: сзади, через носоглотку. Это ретроназальное обоняние работает только тогда, когда мы что‑то едим или пьем. Когда мы делаем выдох, некоторые из пахучих компонентов еды или напитка поднимаются через носоглотку в носовую полость и попадают на обонятельный эпителий с другой стороны. На самом деле анатомия нашей глотки такова, что способствует прохождению запахов пищи в носовые раковины при выдохе. Чтобы доказать это, Гордон Шеперд и его коллеги использовали компьютерную томографию для определения точного строения носа, рта и глотки одного 58‑летнего добровольца, после чего при помощи 3D‑принтера создали полномасштабную анатомическую модель. Изучив потоки воздуха внутри модели, они обнаружили, что вдыхаемый через нос воздух образует в глотке воздушную завесу, которая отгораживает ротовую полость и не позволяет частицам пищи и пахучим веществам из наполненного едой рта попадать в легкие. (Таким образом, правило хорошего тона «жевать с закрытым ртом» имеет под собой разумное основание: поток воздуха, поступающий через открытый рот, нарушает защитную воздушную завесу.) Эта завеса также предохраняет наше ортоназальное обоняние от проникновения запахов пищи из ротовой полости. Но когда мы выдыхаем, воздушная завеса исчезает, и пахучие вещества изо рта вихрем устремляются в носовую полость, достигая обонятельного эпителия. Короче говоря, ретроназальное обоняние специально предназначено для того, чтобы воспринимать запахи пищи.
