Пациенты в клинике Доти делятся со мной своими ощущениями, хотя, будучи неспециалистами, они жалуются на потерю вкуса, а не обоняния. «Я не чувствую вкуса еды, – говорит мне одна элегантно одетая пожилая женщина. – Когда я ем крекер, он напоминает мне опилки». «Единственное, что меня спасает, – это то, что я помню, какой вкус должен быть у той или иной еды», – говорит другой пациент.
Несмотря на жалобы, большинство людей находят способы справиться с этой проблемой, и примерно две трети из них сохраняют свой обычный вес. Совсем немногие – по оценкам одного из экспертов, около 10 процентов – значительно теряют в весе. Как правило, это люди, которые страдают не полной потерей обоняния, а искажением восприятия запахов, как Патриша Ягер, для которой ваниль теперь пахнет скипидаром, а арбуз испускает неприятную вонь. Часто такие пациенты говорят, что для них все пахнет «жженой химией» – вероятно, они попросту не могут подобрать лучших слов, чтобы описать тот незнакомый и неприятный запах, который они ощущают. Такая «химическая гарь» может вызывать у людей отвращение к любой еде. Пожилые люди с серьезными расстройствами обоняния также чаще страдают потерей веса – однако это может объясняться тем, что потеря обоняния сопровождает другие, более серьезные проблемы со здоровьем, а не тем, что она делает пищу менее привлекательной.
С другой стороны, некоторые люди в результате внезапной потери обоняния не теряют, а набирают вес. Как правило, это касается тех, кто страдает болезненной тягой к определенным видам продуктов, которая обусловлена не вкусом, а психологической зависимостью. (Одна исследовательница, которая попыталась излечить таких людей от болезненного пристрастия, поместив их на однообразную диету из заменителей еды – напитков с ванильным вкусом, обнаружила, что ее испытуемые переключили свою одержимость на эти напитки. «Они пытались воровать банки с напитком из лаборатории», – говорит она.) Эта болезненная тяга создает острую сенсорную потребность, которую – в отсутствие чувства обоняния – эти люди тщетно пытаются удовлетворить, поедая любимую еду снова и снова.
Когда Ягер возвращается в кабинет Доти, он показывает ей результаты обследования: ее вкусовая система функционирует отлично, однако в тестах на распознавание запахов она набрала не больше баллов, чем если бы тыкала пальцем в небо. Ее обонятельная система деградировала настолько серьезно, что Ягер не способна отличить друг от друга даже хорошо знакомые запахи винограда и арахисового масла.
К сожалению, говорит Доти, медицина мало чем может тут помочь. Примерно у половины людей, сталкивающихся с расстройствами обоняния, эта функция частично восстанавливается в течение нескольких лет, но полное восстановление происходит менее чем в четверти случаев. У людей с полной потерей обоняния, как у Ягер, шансы на восстановление не превышают 8 процентов.
Возможно, есть способы улучшить этот невеселый прогноз, говорит он. Установлено, что иногда хорошие результаты дает прием альфа‑липоевой кислоты. Кроме того, некоторые исследования показали, что даже ухудшающееся обоняние можно улучшить с помощью регулярной тренировки, поскольку нервные клетки имеют тенденцию лучше восстанавливаться и обновляться, когда они регулярно используются. «Возьмите баночки со всеми приправами и пряностями, которые у вас есть на кухне, – говорит Доти, – и поставьте их рядом с кроватью. Просыпаясь утром, нюхайте их все по очереди по три‑четыре раза и повторяйте это же упражнение перед сном. Делайте это в течение следующих трех‑четырех месяцев и посмотрите на результаты». Ягер буквально расцветает при мысли о том, что в ее силах что‑то предпринять.
Год спустя я звоню Ягер, чтобы узнать, помогли ли ей нюхательные тренировки. К сожалению, нет – она по‑прежнему не чувствует запахов. «Кажется, я постепенно к этому привыкаю», – говорит она. Она научилась приправлять еду солью, перцем и лимонным соком, восприятие которых не зависит от запаха, и признает, что «соус шрирача стал ее лучшим другом». (Жжение перца чили воздействует на другой тип рецепторов, поэтому она по‑прежнему способна в полной мере оценить этот компонент флейвора.) Теперь она редко пьет вино, разве что в компании, поскольку не получает от него прежнего наслаждения. Она предпочитает джин с тоником, который благодаря выраженному горькому вкусу вызывает у нее во рту более‑менее яркие вкусовые ощущения.
Посещение клиники Доти развеивает мою прежнюю убежденность в том, что вкус еды напрямую связан с весом тела. Но что же тогда? Почему одни люди набирают вес, а другие нет? И главный вопрос: что мы можем с этим поделать? К сожалению, ученые до сих пор не пришли к единому мнению. Марк Фридман считает – и имеется достаточное количество исследований, подтверждающих его мнение, – что у людей с избыточным весом происходит перестройка метаболизма, в результате чего энергия, получаемая ими из еды, больше сохраняется в виде жира и менее доступна для удовлетворения повседневных энергетических потребностей. «Фактически вы теряете энергию внутри организма, поэтому вам не хватает энергии для жизни, и вы едите все больше и больше, – объясняет он. – По сути, вы переедаете именно потому, что толстеете».
С другой стороны, Дана Смолл полагает – и ее точку зрения также поддерживает ряд исследований, – что полные люди менее чувствительны к сигналам сытости, подаваемым их организмом, поэтому они не способны естественным образом регулировать свое пищевое поведение. Они часто едят просто по привычке, потому что пришло время, когда они идут через кухню или проезжают мимо McDonald's и тому подобных заведений. При отсутствии надежных сигналов сытости они легче поддаются влиянию своей системы вознаграждения в головном мозге, которая побуждает их получить удовольствие от еды, даже когда они не голодны. Даже крысы иногда переедают только лишь потому, что в их распоряжении имеется много еды. Как показало одно исследование, достаточно просто поставить в клетку с крысами дополнительные контейнеры со сладкой и жирной пищей, чтобы крысы стали съедать намного больше калорий. Аналогичным образом крысы, которым давали возможность выбирать из шести бутылок с водой, набирали почти в два раза больше веса, когда пять бутылок содержали сладкую воду, чем в том случае, когда сладкая вода была налита только в одной бутылке. Они могли бы пить столько же сладкой воды из одной бутылки – исследователи всегда держали ее полной, – но не делали этого, тогда как наличие пяти бутылок со сладкой водой почему‑то меняло их пищевое поведение.
Итак, какой можно сделать вывод из всего вышесказанного? Судя по всему, флейвор пищи влияет на то, что мы едим, и опосредованно на то, сколько мы едим. Механизм обусловливания «флейвор/питательная ценность» наделяет нас тягой к высококалорийным продуктам, которые так легко доступны в наши дни. Но хотя флейвор и является одним из факторов переедания, манипулирование флейвором не способствует решению проблемы. Делая еду более вкусной или менее вкусной, невозможно кардинально повлиять на пищевое поведение в долгосрочной перспективе. Как бы соблазнительно ни пах рисовый пирог без жира, наш организм мгновенно определит, что здесь нечем поживиться, – и нам быстро разонравится его вкус и запах. Когда у нас есть выбор между полноценным сыром и обезжиренной версией, система вознаграждения в нашем мозге непременно потребует выбрать необезжиренный. Любой производитель продуктов питания, который пытается продавать продукты с пониженным содержанием жира, вынужден бороться с этой врожденной эмоциональной тягой – как правило, взывая к разуму и осмотрительности, которым трудно конкурировать с этим почти неконтролируемым желанием. Зачастую производители даже не пытаются этого делать, а те, кто пытается, часто терпят неудачу. Вот почему замороженные пиццы содержат максимум сыра, а картофель фри по‑прежнему так популярен в фастфудовском меню. Это результат интенсивных исследований, проводимых продовольственными компаниями и производителями переработанных продуктов, которые успешно эксплуатируют нашу врожденную тягу к калориям.
