На дне пещеры загорелось масло в трех огромных мисках, в каждой без труда можно было целиком поджарить барана.
Скульптура была огромной, и только сейчас я разглядел ее в подробностях. Никогда ранее я не видел изображений Подземной Матери. Видел лишь ее воплощение, что звалось Госпожой Страды. Или, возможно, то была ее дочь. Но Подземная уродиной не казалась. Огромная коленопреклоненная женщина с ласковым, улыбающимся лицом, волосами из цветов, веток и плодов. Между ее ногами дремал подземный мрак. На вытянутых руках она держала кувшин и плоды дурры, словно хотела вручить их своим детям. Та, из которой все вышло и в которую все вернется. Госпожа Урожая. Жизнедавица и Мать.
Трубы – если это были трубы, – смолкли.
А потом я увидел огоньки. Два ряда дрожащих язычков в ладонях фигур в капюшонах, которые вышли на дно пещеры из скрытых дверей и полукругом встали напротив статуи.
Я услышал песнь. Ласковую, пронзительную песнь об успокоении в объятиях матери. О справедливом сердце той, кто заботится о своих детях. Песнь, выводимую высокими голосами, столь прекрасную, что я ощутил, как слезятся мои глаза. От ласковых голосов девиц или детей у меня перехватило горло. Я ощутил себя уставшим, одиноким и обиженным. Жаждал покоя и ласки, тех, о каких пелось. Затосковал об ином мире, в котором нет необходимости ни за что сражаться, в котором ни с кем ничего не случается, но все получают из справедливых рук матери. Тепло и ласково, словно в моем детстве, проведенном в Доме Киновари, где не существует войны, крови и пыли.
Ведущий нас жрец потряс за плечо Бруса.
– Время, – сказал.
Я неохотно двинулся вперед. Мне ни за что не хотелось прекращать слушать.
Круг поющих одновременно склонился, поставив лампадки у своих ног, а потом одним движением отступил, расстегивая плащи, что стекли на землю. Я увидел маленькие фигурки, груди, безволосые лона. Увидел деликатный рисунок спиралей и кругов на их телах и свесился через каменную балюстраду. Но это продолжалось лишь миг.
– Пора! – рявкнул жрец еще раз и дернул меня за рукав.
Он повел нас вниз по отвесной каменной лестнице, где в нишах таился свет ламп. Я уже не боялся. Подумал, что мы спускаемся на дно пещеры, туда, где стоят девицы, и откуда все еще разносилась сладкая песнь. Я был наполовину без сознания и – уж не знаю, отчего, – теперь мне казалось, что мы справимся.
Помещение, в котором мы наконец оказались, от пещеры отделял только ряд колонн, испещренных умелым растительным орнаментом. Девицы издали мелодичный оклик, поднимая руки, а после провернулись вокруг себя.
Я остолбенел.
Показалось, что зрение меня подводит, что в мигающем свете, благоуханном дыму и в пятнах тени я приметил у некоторых танцовщиц мужские члены. Небольшие, безволосые и странные – но над ними были груди, подпрыгивающие в такт танцевальным движениям.
– Быстрее! – снова рявкнул проводник.
Колонны и скалы покрывали узоры. Цветы, ветки и плоды, переплетенные друг с другом. Вот только их не высекло долото каменщика.
Это были кости.
Черепа, ребра, челюсти и позвонки, купно с костями рук и ног, выложенные так, что их было непросто различить. Виделись мастерски исполненные листья, кувшинки, лозы и плоды. До того момента, как я различил первый череп. Потом я разглядел и остальное.
Везде вокруг меня.
Песнь продолжала течь. Успокаивающая и прелестная.
Брус и жрец встали над каменным столом, на котором лежали в ряд кривые базальтовые ножи. Гладкие и поблескивающие, словно когти какой-то огромной твари, с резными костяными рукоятями.
– Быстрая милость, – проворчал жрец, словно о чем-то вспомнив. – Она нам понадобится, иначе не удастся закончить и до ночи.
Он положил на стол клевец. Оружие, подобное молоту на длинной рукояти, но с шипом вместо ударной части. Шип вырезали из такого же базальта, что и ножи. Строгого, твердого и поблескивающего, будто черное стекло.
Скрежет цепей и железа я услышал несмотря на песню, продолжавшую танцевать в воздухе.
Поднялась кованная из толстых прутьев решетка, что закрывала отверстие в стене рядом с нашей нишей.
И я увидел их.
Нагих мужчин, сбитых в тесную кучку, с поспешно и грубо обритыми головами – точно так же, как у меня с Брусом. Они стояли длинными рядами, зажатые между стенами, и могли идти только вперед, всякий – прижимаясь к спине предыдущего, за решетку, узким проходом, между двумя каменными стенами, что вели на середину пещеры.
Я видел, как они трясутся, кто-то что-то монотонно бормотал, кто-то плакал, кто-то громко и судорожно дышал. Одни мужчины, и всего одна-две женщины между ними. В тесноте, как буйволы в ограде, с большими, широко распахнутыми глазами. Старые, молодые, некоторые моложе меня.
Я услышал тонкий детский голос, который выводил тихонько:
– Нет… Еще нет… Еще немного… Прошу… Еще чуть-чуть… – и я превратился в лед.
Взглянул на Бруса, но увидел только собственное отражение в зеркальной маске.
Он стоял неподвижно и даже не вздрогнул.
Я взглянул на его руку, высунувшуюся из рукава. Хотел убедиться, что она будет грязной и жилистой – или окажется изящной и разрисованной спиралями.
Они были сходного роста. Не ошибся ли я?
Я взглянул на железный крученый прут с посаженным на конце базальтовым зубом. Сумею ли я его схватить?
«Быстрая милость».
Через миг ее тебе дадут.
Брус продолжал стоять неподвижно. Намеревался ли он что-то делать в надежде, что сообразит, как поступать? А потом – убить тех несчастных, только бы избавить своего подопечного от проблем?
Я не хотел умирать, но не хотел и выжить такой-то ценой.
«Прости, отец, – начал я немо. – Знаю, что ты поймешь».
– Время! – рявкнул жрец жестяным голосом. – Ожидание недопустимо! Надлежит обнажиться! Тьможители сейчас будут введены. Время для гнева Матери! Время воздать за обиды мира!
Да.
Время для гнева.
Время.
Я зачерпнул воздуха, как учил меня мой Мастер Войны, разжег внутренний огонь внутри моего тела. Бросил туда всю усталость, страх, гнев и обиду, как если бы разжигал печь. А потом позволил, чтобы этот огонь наполнил мои вены.
– Есть дела поважнее! – раздался вдруг голос. Сильный женский голос. Я взглянул на дверь и увидел фигуру, облаченную в плащ с капюшоном. – Это обычная жертва. Пусть этим займутся те, кто должен. Те, кто идет, неся Слово, должны говорить.
Жрец медленно опустился на колени и уперся кулаками в пол.
– Архиматрона, хафрам акидил! Ты сказала истину, – произнес.
Брус тоже поклонился. Я пал на колени, будто ломая сталь, застывшую в моих суставах, упер кулаки в каменные плиты и коснулся лбом пола.
