– Что-то происходит с моими глазами, – сказал Вуко.
– Да… – подтвердила она. – Они открылись.
Сияние окружало его тело, ложилось под ноги и покрывало встающие вокруг скалы подобием переливчатого мха. Пронизывало воздух чем-то вроде морозного тумана посреди лапландской зимы. Как завеса из микроскопических, сверкающих иголочек льда, тянущаяся к небесам.
– Не двигайся, – прошептала Цифраль. – Не думай. Не желай. Просто смотри…
И он смотрел. Окружавшая его радужная туча несла что-то гипнотическое, словно картинка калейдоскопа, танец мушек на внутренней стороне уставших век.
– Еще минуту… – выдохнула ему прямо в ухо Цифраль. – Все прекрасно. Подожди еще… Не думай… Смотри…
И он ждал. И смотрел.
– Не бойся.
Он не отвечал.
– Сейчас, – зашептала она, – мне придется на миг лишить тебя сознания.
– Что…
– Ш-ш-ш… Так нужно. Не бойся. Сейчас ты вернешься.
– Что происходит?! – он не мог шевельнуться. Стоял, пойманный в случайной позе, окаменев, будто вновь сделавшись деревом.
– Тихо… Доверься мне…
Он хотел протестовать, но угас как свечка.
* * *
Тьма. Прошитая слабым, колеблющимся светом лампадок.
Он сидит со сплетенными ногами, голый, на круглом диске – и не может шевельнуться. Диск гладкий словно обсидиан, словно черное зеркало, медленно вращается. Вокруг в темноте встают скалистые стены пещеры.
Он видит собственные руки, опертые на худые колени, ладонями наружу.
Перед ним двигаются скальные стены, тронутые лишь мягким светом язычков пламени.
Открывает рот, хотя, собственно, такого намерения у него нет.
– Да… – слышит чужой, скрипучий голос, который эхом отражается от потолка. – Сейчас… Случилось.
* * *
Тьма.
А во тьме на вершине горы пылает дерево. Огромным гудящим костром, отбрасывающим свет на все окрестности. Пылают ствол, сучья и ветки. Резко и страшно, словно облитые напалмом.
И движутся. Ветки движутся среди моря огня сонным, отчаянным движением. А между ними видно голову с широко открытым ртом.
Дерево кричит. Жуткий вопль эхом разносится по горам.
– Да… – говорит мужчина в капюшоне. – Сжечь их всех…
На вершине расцветают новые пятна оранжевого пламени. Крик превращается в хор.
* * *
Тьма.
А во тьме вращаются колеса, косы, маятники.
За́мок, называемый Шип, вращается на фоне пурпурного неба как жуткая астролябия. Клинки и обручи с шумом режут воздух, с глухим гудением вращаются шестерни. Стальные элементы бьются друг о друга, сталкиваются, попадая в нужные места, и из крутящегося клуба вырастает стальная башня, вознося к тучам стройный силуэт. Тучи расступаются.
Мужчина на башне поднимает в руке двойной топор с рукоятью, оплетенной змеиными телами. Танцующие змеи распахивают пасти на остриях, по одной на каждом.
– Помните! – голос мужчины подобен раскатам грома в горах. – Жизнь и смерть – одно! В мире есть лишь Змеи и падаль! Вы – Змеи! Мир ваш! Он лежит там, за горами! Возьмите его себе! Есть лишь один закон! Делайте, что хотите, а если кто встанет у вас на дороге – раздавите его! Убейте всех, остальных пусть срубит мороз!
* * *
Тьма.
А во тьме, опустившейся на горные долины, гремят барабаны. Глухо, ритмично, в медленном, рвущем нервы ритме.
Слышен хруст железа и шорох тысяч пар тяжелых сапог. Из долин, окруженных абсурдными вершинами, носящими название Окаменевшие Чудеса, выходит армия. Армия Змеев. Вьющаяся как змея, щетинящаяся тысячью сверкающих жал. Во главе катится огромный колючий воз, истинная крепость на колесах, раскрашенная наивными рисунками сплетающихся змей, глотающих солнце и обе луны. Он выглядит словно жуткий цирковой фургон.
* * *
Тьма.
А в смолистой тьме смолистой ночи, в рычании ветра перекатываются высокие как горы волны. В долинах между волнами появляется и исчезает нос черного корабля, со штевнем, украшенным головой волка. Волка, лини, борта и доски палубы покрывает лед, мертво посверкивающий во мраке. Волны переламываются в кипении пены, рушатся на палубу, но нос упорно режет белую клубящуюся воду и продолжает упрямое путешествие в сторону хребта очередной водяной горы.
Рычит ветер, ванты дымятся от ледяной пыли, а корабль продолжает упорно плыть вперед. На север.
Палуба пуста. Как и место рулевого.
* * *
Тьма.
А из тьмы выплывает путаница корней, словно обезумевшее дерево, встающее над всей пущей. Окаменевшее дерево, увенчанное короной острых башен, донжонов, бланков и балконов. Крепость бодает небо тысячами башен, но кажется темной и пустой. Брошенной.
Но это только видимость, поскольку во встающей над страной твердыне кто-то спит.
Вокруг, в поселениях и селах, затерянных в пуще, в темноте зажигаются огоньки. В окнах мелькает свет. Слышны крики, лай и вой собак, топот множества ног. Панически бегающие в темноте люди захлопывают ставни; слышно, как они передвигают мебель, баррикадируют ворота и двери. Со стуком захлопываются деревянные люки и скрежещут засовы.
Потому что в твердыне, встающей над окрестностями, кто-то спит.
Всегда спит.
И теперь спящему снится кошмар.
* * *
Тьма.
А во тьме на балконе стоит седой мужчина, укутанный хлопающим на ветру плащом. Под ним – каменный город, окруженный стенами. Дальше видно заснеженную равнину, в которую впечатаны деревья, кусты и цветы. Листья позванивают друг о друга в порывах ветра, как хрустальные звоночки. Листья, цветы и кусты – из голубого льда, сверкают словно клинок. А еще дальше, за портом, слышен гневный рык холодного моря.
Волны взрываются пеной, разбрызгиваясь о скалы, а потом с шипением разливаются по берегу и замерзают в стеклянное зеркало.
– Значит, это конец, – говорит мужчина. – Ладно. Я жду здесь. Ты меня найдешь.
Найдешь.
Меня легко найти.
* * *
Тьма.
Душная, синяя тьма пустыни.
Огонь тысяч факелов бьется на горячем ветру, с гулом пылает высокий костер, на который люди в кожаных полупанцирях и рваных туниках швыряют тела.
Женщина, укрытая с головы до ног в красный плащ, с лицом, спрятанным под капюшон, проходит между двумя коврами из людей. Людей коленопреклоненных, упирающихся лбами в песок. Бьются на ветру флажки и пламя факелов. Красные, свободные одежды блестят и бьются на горячем ветру.
Как пламя.
