Я освободил руки и ноги, а плетеный шнур в моих руках вдруг распустился, став обычным куском ремня с двумя концами.
Потом я сидел, опершись о вогнутую стену, и через некоторое время увидел вверху, над головой звезды. Мелкие серебряные искорки, мигающие в черноте.
Я и правда сидел на дне колодца. И вот я смотрел на звезды, как веками глядели на них кирененские монахи. Где-то меж ними в бархатной пустоте находилась Дорога к Творцу. Дорога, которой ушли все, кого я любил. Мать, отец, мои братья, Айина, Фиалла, Тахела, Ириса. Ириса, которая отдала за меня жизнь. Ремень.
Я видел средь пустоты их лица, одно за другим. Я сидел на дне каменного колодца, где-то на пустошах северо-востока, шептал имена моих близких и плакал.
Впервые я оплакивал их по-настоящему. Не мог сделать этого ранее и боялся, что, когда встанет солнце, могу уже не суметь. Я словно предал их этим. Словно они ушли бы, забытые, без единой слезинки того, кто должен был нести их в сердце.
Я сидел так долго, пока черное небо над моей головой не стало бледнеть и сереть. Слышал, как снаружи пробуждается к жизни множество людей. Доносились до меня голоса, крики животных, шаги.
Круг неба, наконец, просветлел, а я все продолжал сидеть во тьме колодца и ждать.
Невидимый вход отворился за моей спиной, внезапно. Без малейшего звука, как если бы стена в том месте просто исчезла. Я упал навзничь, и кто-то схватил меня за шиворот. Вытянул на яркий солнечный свет, сразу меня ослепивший.
Мне выкрутили руки и поволокли так быстро и уверенно, что я не сумел ничего поделать. Лишь бежал, согнувшись в пояс, пораженный солнцем и не зная, куда бегу. Под ногами у меня была скала, ровная и гладкая, будто отполированная. Никаких плит или камней. Просто одна-единственная белая плоскость.
Я видел все это в странных проблесках, как во сне. Мы были на плоской возвышенности, а вдали открывалась болотистая равнина. Здесь же – просто большая белая плоскость.
Я видел, что солдаты одеты в куртки, имеющие цвета разных тименов, а на их щитах нет знака Подземного Лона.
Потом был узкий отвесный коридор со ступенями, грани которого сгладились от долгого использования.
Мне все еще выкручивали руки, кто-то дергал меня за воротник, и если бы я не перебирал ногами, плечи мои вывихнули бы, как выламывают ножки у печеного цыпленка.
Наверху раскинулась еще одна белая плоскость, тоже ровная, как стол, и я подумал, что это, должно быть, одни из тех таинственных древних руин, что иной раз стоят среди пустошей.
Посредине вставали древние, ослепительно светлые здания; большинство выглядели словно шары для игры. Идеально круглые и белые. Порой казалось, что они выступают над поверхностью лишь частично, порой – что лежат на каменных плитах, иной же раз – что встают над ними на толстых, тоже белых столпах.
Меня провели в один из домов; перед круглым черным отверстием там стояли двое солдат, в шлемах и с копьями.
У них были круглые щиты, на которых не стояло ни номера тимена, ни его знака. А потом меня втолкнули внутрь.
Я полагал, что будет темно, но внутри оказалось светло, будто круглое здание выстроено из молочного стекла. Ни окон, ни светильников, лишь сияние, подобное тьме, которую я проткнул головой, и она была ничем иным, как завесой.
Посредине круглого пола стоял небольшой столик, за ним на низком табурете сидел немолодой лысеющий человек с проницательным взглядом – и пил отвар.
– Приветствую тебя, странник, – сказал. – Ох, да отпустите его!
Я глядел на него в остолбенении. На мужчине была куртка с клановой бахромой и кирененский нож у пояса, к тому же он пыхал короткой трубочкой с головкой из камня и плоским деревянным мундштуком.
– Садись, парень! – он внимательно посмотрел на меня. – Святые стихии… Сколько тебе лет? Шестнадцать?
Я кивнул.
– Проклятая война. У меня был сын твоего возраста. Нас разделил Огонь Пустыни. Не знаю, жив ли он. Отчего тебя так волокли? Ты кого-то побил?
Я отрицательно покачал головой.
– Садись! Выпей отвара… Сейчас я прикажу принести завтрак и чарку. Кстати, какой завтрак ты предпочтешь?
– Простите? – я все еще был слишком ошеломлен, чтобы понять, в чем дело.
– Завтрак, парень. Простая утренняя еда, после которой становится ясно, находишься ты меж людей цивилизованных или рядом с варварами. Попал в хорошее место или в плохое. Если где-то вообще не завтракают или доедают остатки ужина, это плохо. Если же не разрешают что-то есть или запрещают сколько-то ежедневных вещей, ты попал под власть тиранов, и это тоже становится понятно за завтраком. Если боги или короли вмешиваются даже в то, чем простой человек подкрепляется с утра, они наверняка вмешиваются во все – в таком месте будет непросто жить. Мой совет: когда окажешься в чужих землях или меж чужими людьми, присмотрись сперва к завтраку. Если там можно наесться, выпить чарку напитка и выкурить трубочку бакхуна, ты попал к хорошим людям. Если никто не удивится, когда после завтрака к трубочке возьмешь стакан пряного пива или амбрии, ты меж людьми честными и вольными. Если же тебе не позволят даже этого – беги, если сумеешь. Потому что это значит, что здесь нельзя даже думать или говорить. У нас столько свободы, сколько касается нас самих. Когда же ее у нас отберут, мы можем превратиться в зверей. Едим мы разное. У нас нет предрассудков, хотя и полагают, что с утра надлежит съедать легкий завтрак. Белый. Молоко, сыр, яйца, холодное мясо или рыба. Паста, овощи. Что кто пожелает. Но ведь мы чудовища. Неволим своих женщин и захватываем богатства земли. Нас выслеживают и убивают в башнях или гонят на поля, чтобы мы работали, пока не падаем от усилий. Амитраи потребляют лишь то, что позволяет им Кодекс, в зависимости от касты. Только чтобы оставаться едва живыми. Армия даже может есть мясо – пусть и редко, и не обязательно на завтрак. Так что приказать тебе принести? Воду и разведенную дурру без толики соли и молока? Сухую корку хлеба? На тебе одежды синдара. Значит, ты богобоязненный амитрай. Чтящий традиции и послушный, рожденный в достойной семье, пусть и необязательно богатой. Но заглянем в свиток…
Он развернул на столе рулон и указал на что-то чубуком трубки.
– Совсем недавно ты был жрецом. Кастой выше. На самом деле лишь адептом, но все же Просвещенным. Знаешь ли, что в этом случае во время странствий тебе можно есть даже фасолевые блинчики и пить разведенное молоко? А потому – какой принести завтрак, парень? Для синдара или для жреца?
– Я чиновник пятого ранга, ситар пахан. Я – убогий синдар. Хочу вернуться в родной дом. Прежде чем пришла пророчица, я обитал в Маранахаре и ел всякие вещи, не только то, что приказывает Кодекс. Это были другие времена. Где мой дядя? Позволь мне его увидеть.
– Твой товарищ еще не проснулся, – заявил мужчина. – Пока же давай съедим завтрак. Вы наверняка скоро встретитесь.
Я почувствовал судорогу страха. В небрежном тоне моего с виду беззаботного собеседника было что-то враждебное. Неужели Брус мертв? Вот так просто?
