Установилась тишина. Тишина и влажная, соленая тьма.
– Это миновало, – прошептал я. – Есть лишь сейчас, помнишь? Украденное время, когда нет войны. Только ты и я. Краткий миг, не принадлежащий ни войне, ни Праматери.
– Да, – ответила она. – Есть только сейчас…
И было только «сейчас».
Очень долго.
* * *
Такой кошмар был у меня лишь однажды, в ту ночь во время суши, когда в мою комнату проник убийца. В ту ночь, когда погибла Ириса.
Тогда я видел близящуюся пророчицу, скрытую под плащом, сотканным из пламени. На этот раз мне привиделись окрестности лагеря. Как если бы я был шакалом, что бежит болотистой равниной со скрюченными, черными кустами, обвешанными водорослями, среди смрада высохшего ила и падали. Вокруг вместо темно-синего мрака ночи был ржавый полумрак, словно вдали рдели угли сожженного селения – или словно лун было десять, а не две, и все кровоточили.
Я вознесся над растрескавшейся грязью, парил над ней, словно ночная птица, видел тропу, что светилась, словно посыпанная фосфорным порошком. Легкий проблеск, наполняющий две линии, которыми некогда катились колеса повозки, пылинки, оседающие на мертвых ветвях и взлетающие в воздух. Светящаяся дорожка, ведшая откосами к странной, гладкой горе – к двум срубленным конусам, одном на другом, покрытым белыми округлыми строениями, точно колонией луговых грибов. Все залито слабым рыжим светом под кровавым небом.
А потом я увидел того, кем я был всего миг назад.
Сперва белая фигура, что неслась быстро, словно охотящийся леопард, но бегущая на двух ногах – склоненная к самой земле, с покатыми плечами. Когда я наконец сумел к ней присмотреться, увидел стройные ноги, гибкое туловище с круглыми бедрами и подрагивающие в ритме прыжков торчащие груди.
Я видел бегущую женщину, которая неслась столь быстро и плавно, как не дано ни одному человеку. Нелегко было проследить за ней взглядом, и я не мог понять, отчего вид ее кажется мне пугающим. Как если бы я глядел на отвратительного демона.
Женщина со всклокоченными волосами и с кожей белоснежной, как брюхо пескаря, гнала вперед, а я парил над ней в виде духа. Она перескочила одним прыжком поваленное дерево и на миг припала к земле, принюхиваясь будто собака. А потом задрала голову и издала отвратительный вопль. Звучал он, словно буйволиный рев, вой скального волка и жуткие завывания морских тварей одновременно.
Я увидел, как ее спина вдруг с треском обросла рядом шипов, что выглядели, как стрелы, проклюнувшиеся из каждого позвонка; из пальцев выстрелили загибающиеся в крючки когти, а волосы сделались подобными иглам дикобраза. Она снова завыла, поднимая бело-синее, мертвенное лицо со страшными, блестящими глазами в черноте глазниц. Из-под ее растянутых до невозможности губ молниеносно выдвинулись два ряда кривых мощных зубов.
Затем она вновь пустилась бегом, уверенно идя по мигающему мягким свечением следу.
Я видел, что подле самого подножия горы она исчезает среди густых низких кустов.
У лестницы, ведущей на первую террасу, стояли часовые. В полупанцирях и шлемах, с клановыми боевыми знаками, на них нарисованными, а между ними в железной корзине пылал костер.
Я хотел их позвать, хотел их предостеречь, но не мог. Я был только взглядом, парившим, словно птица над высохшим морем грязи.
Часовые что-то услышали, поскольку один из них потянулся за факелом, зажег его в корзине, а второй отложил копья и взял лук. Не сказали друг другу ни слова, понимая друг друга одним взглядом. Заскрипела тетива, а потом установилась тишина, которую не нарушал ни единый звук. Стражник поднял потрескивающий факел – вверх и вперед, – второй рукой держась за рукоять меча. Осторожно вошел в кусты, двигая из стороны в сторону рукой. Второй часовой направлял стрелу туда, куда падал свет. Оба двигались осторожно и тихо, не закрывая друг другу видимость и охраняя спину напарника.
Я кричал в том сне, но это был немой крик. Крик камня.
Никто его не слышал.
Жуткая женщина выстрелила из кустов словно тигр. Прямо им в лица. Резкий, яростный звон стрелы, потрескивание подлетевшего вверх факела и скрежет выхватываемого меча слились в один звук.
А потом раздался приглушенный вскрик и хрупанье костей. На белый, гладкий склон брызнула кровь – раньше, чем факел упал на землю.
Женщина-демон с ощеренными акульими зубами и волосами, будто иглы дикобраза, развернула свое полумертвое лицо прямо ко мне. Белое лицо с искрами в глазах и запавшими щеками. Лицо, которое я знал.
Лицо мертвой Миры.
* * *
Я проснулся, давясь бьющимся, словно птица, криком.
Подступал рассвет. Небо начинало сереть. Я видел это сквозь неимоверные, отсвечивающие стены купола. Вода сидела на коленях у выхода, показывая мне пятки, круглые ягодицы и почти треугольную линию спины.
– У тебя был кошмар? – спросила.
– Пожалуй, – ответил я, пытаясь прийти в себя.
– Там внизу, кажется, что-то случилось, – прошептала она. – Я проснулась от криков.
Когда влезал в одежду, дрожащими пальцами пытаясь завязать ремешки сапог, чувствовал себя так, будто мое горло превратилось в камень.
* * *
Лазарет окружал плотный круг людей. Они молчали, только время от времени раздавался сдержанный всхлип. И это звучало куда хуже хорального рыдания. В воздухе висел ужас, и мне казалось, что, пробираясь сквозь толпу, я каменею.
Они лежали рядком перед лазаретом. Накрытые плащами, которые медленно пропитывались кровью. Как кровавые, приготовленные к долгой дороге узелки.
Шесть узелков.
– Больше ничего не сделать, – сказал Мрак, стоя над ними в скрывающей тело кольчуге, опершись о глевию. – Им нельзя помочь, а убийца сбежал. Наши братья уже отошли Дорогой Вверх навстречу Создателю. Мы выставили дополнительную стражу, впрочем, днем это существо не вернется. А теперь ступайте. Мы похороним их на закате. В молчании.
Затем он повернул ко мне завесу из сплетенных колец и чуть приподнял крыло шатра.
– Войди внутрь, сын Копейщика.
Мне не оставалось ничего другого, как направиться следом. Узелки лежали в ужасной неподвижности, по ним ходили мухи, а из одного выглядывала ладонь.
Ладонь, на которой не хватало трех пальцев.
Брус уже сидел не посередине шатра, а на мате, лежавшем на земле, и смотрел на меня совершенно осмысленно.
– Я голоден, как леопард, Арджук. Я долго спал? Где мы? Откуда здесь Глядящий-на-Создателя? Я правда вижу странствующего монаха-воина, или просто не проснулся?
Голос увяз у меня в глотке.
– Он здоров, – отозвался Мрак. – Настолько, насколько я сумел помочь. Болезнь головы может возвращаться. Он был болен, уже когда в него воткнули иглы. Кстати сказать, Н’Гвемба Асани мертв.
