Потом сидел неподвижно и, выдыхая клубы ароматного дыма, смотрел на поросшие лесом склоны, затянутые осенним туманом.
Цифраль уселась на веточке и соблазнительно сплела ножки с миной нетерпения на мордашке.
Через какое-то время Драккайнен с непроницаемым выражением на лице достал из рюкзака кусок сыра, мяса и отломал половину плоского хлебца. Положил все это на листья, после чего вынул меч и взглянул вдоль клинка, прищурив один глаз. Из кармана подле ножа вынул оселок и принялся методично править меч.
– Если ты будешь оставлять ей еду, она будет постоянно идти за тобой, – не выдержала Цифраль.
– Знаю, – проворчал он невыразительно, не вынимая трубку изо рта.
Проверил острие пальцем и спрятал меч. Нашел кусок ремня, взялся за кончики и одним движением обвязался им накрест, делая импровизированную перевязь. Цифраль молчала, когда он подвешивал нож под левую подмышку рукоятью вниз и крепил меч на спине. Молчала, когда развязал сапоги и завязал их снова, плотно стягивая шнурки на щиколотках.
– Рюкзак оставишь?
– Сковывает движения, – ответил он. – И не будет мне нужен. Так или иначе.
Выбил трубку, встал и несколько раз подпрыгнул на месте. Поправил нож, потом развязал ремешок на тряпочке с ягодами и поместил их все в карман.
Вдохнул через нос, выдохнул ртом.
– Вуко… Каждый боится. Это нормально.
– Я уже забыл, какое это ужасное препятствие, – ответил он. – Пойдем… Боже, как мне не хочется сегодня работать.
* * *
Десятка полтора метров до хребта взгорья он шел как автомат: сосредоточенный и взведенный. А потом вышел на грань и окинул долину быстрым взглядом.
Городок Грюнальди стоял за языком небольшого леска, крытые нетронутым гонтом крыши немного лоснились от мороси, из треугольных отверстий под стрехой сочился голубоватый дымок, дальше полированной сталью сверкало озеро. У причала колыхалась небольшая лодка.
Отремонтированные сараи светили заплатами свежего, еще не потемневшего дерева.
Ворота стояли отворенными, внутри крутилась пара человек. Несколько детишек загоняли внутрь стадо косматых четырехрогих коз, а на конце пристани сидел старик с удочкой и ловил рыбу.
Драккайнен встал как вкопанный и не произнес ни слова. Затем оперся о дерево, съехал по стволу на землю и сел.
– Вуко… – сказала Цифраль. – Все хорошо. Все в порядке. Сейчас ты сойдешь вниз, поздороваешься с другом, получишь пиво, найдешь своего коня…
– Заткнись, дура! Ты что, коза слепая? – пробормотал Драккайнен. – Это ведь Змеи. Змеи там живут. Посмотри, как они одеты, увидь татуировки. Это все Змеи. Уже нет Грюнальди. Уже нет Ядрана.
Он сидел так минутку, потом встал и двинулся вниз.
– Вуко, нет! – крикнула Цифраль. – Оставь, это бессмысленно!
Он не отвечал. Потянулся к карману, вытащил несколько ягодок и вбросил их в рот.
– Ладно… – сказала фея медленно. – Я этим займусь.
Глава 8
Горный путь
Конь мой, брат мой!
Мы крови одной.
Конь мой, ветер мой,
В бою дикий и злой.
Сын трав, брат мой!
Мчишься, словно поток,
Одна цель и судьба
Вяжут нас в клубок!
Ты – сердце и гордость,
В гриве твоей скрыта тьма.
Ты – сокровище и песня,
И смерть воина.
Фрагмент амитрайской «Песни Всадника»
Я оказался в седле впервые с того момента, как покинул пылающий Маранахар. И я впервые путешествовал, не переодевшись в кого-то другого. Наши амитрайские одежды, рубахи путника и вообще все, чем мы до той поры пользовались, лежало теперь на хребте вьючного коня. Было их два – больших мрачных животных, которые могли выдерживать скорость других скакунов.
Мы не отличались от следопытов. На нас были такие же бурые одежды цвета земли и сухой травы, укрытые под бесформенными плащами из сетей, такие же мечи, широкие короткие ножи и точно такие же капюшоны на головах с полоской ткани, закрывавшей рот и нос.
Из лагеря людей Фитиля мы ушли галопом и гнали, сколько было сил, чтобы уехать как можно дальше и оттянуть ройхо от наших людей. Я оставил за собой след. Несколько раз обрызгал мочой кусты и камни, пару раз соскочил с коня почти на полном скаку, чтобы отереться о пыль дороги.
Я поранил тыльную часть ладони и время от времени выдавливал на землю каплю крови, а потом бросил кусочек окровавленной тряпки, которой перематывал руку.
Мы могли лишь надеяться, что упырь отправится следом и оставит в покое остальных.
Гнали мы так поспешно, что не было времени поговорить. Брус не помнил ничего, что случилось с момента, когда нас ввели в крепость. Ни встречи с архиматроной, ни того, где он был и зачем. Не помнил ничего и с момента, как нас отравили водой онемения.
Узнал он лишь о существовании упыря и о том, что мы отправляемся в Нахильгил в сопровождении четырех следопытов из возникшей из ниоткуда кирененской армии. Все за несколько недолгих минут, пока мы спешно собирались в дорогу. Узнал он также, что его пытали и что от этого в голове все перемешалось, что его лечили экзорцизмами и кебирийскими иглами. Узнал он и то, что я нынче – Носитель Судьбы, а остатки нашего народа странствуют в поисках новой земли. Узнал все это сразу. Я бы ошалел или не поверил. Брус просто-напросто узнал. Выслушал молча, с непроницаемым лицом, отсалютовал кулаком Фитилю, поклонился Смотрящему-на-Создателя. Все, что он смог сказать: «Агиру кано!» Никаких вопросов – истинный солдат.
Теперь мы полагались на скорость. Некоторое время гнали так быстро, как только удавалось, чтобы за нами успевали вьючные. Никогда ранее я не видел таких быстрых вьючных животных. Были они уродливы, но адски выносливы. Наши кони тоже предназначались не для парада: низкие, жилистые и лохматые, но быстрые и, казалось, не знающие усталости.
Следопыты старались выбирать дорогу через каменистые пустоши, чтобы там было меньше пыли, но за нами все равно тянулось рыжее облако – на много шагов. В тот миг не было ничего важнее скорости. Мы гнали вперед, а холмы, на которых кирененцы разбили свой лагерь, еще вставали на горизонте. Горы, которые стали нашей целью, казались настолько же далекими и затуманенными, как в самом начале пути.
Я отвык от седла и быстро отбил себе зад, но в тот день не знал усталости, как и наши животные. Вокруг меня тянулись скалистые, пропыленные пустоши, изредка поросшие сухими кустами и кучками острой травы, но я везде видел Воду. Воду, дочь Ткачихи.
Она была невыносимой. Заносчивой и нахальной. Обо всем знала лучше остальных и постоянно обижалась. И все же я везде видел ее лицо. Куда бы ни поворачивался, на меня смотрели огромные ореховые глаза, отовсюду слышал я ее голос.
