– Слишком хорошее место, – заявил Крюк, увидев мой неподвижный взгляд. – Наверняка считается проклятым. Как видно, побывал здесь один из Деющих.
Он подождал минутку под моим вопросительным взглядом, потом ухмыльнулся.
– Нужно смотреть вокруг, – пояснил. – Не останавливай взгляд на одной вещи, что может показаться тебе важной или страшной – просто смотри на все сразу.
– Не хвастайся, – сказал Брус. – На стене есть надпись. Слабая, но можно прочитать, если присмотреться.
И правда. Я увидел небрежно намалеванный знак Подземного Лона и корявые знаки, размазанные и кривые, словно их писал пьяный.
«Торговля – се жадность. Вода – не моя. Вода принадлежит Матери. Мать крмит сваих детей. Пусть всьо стаент эдним».
– Ну, все понятно, – заявил Крюк. – Был себе мелкий купчишка. Эти места живут с караванов и ничем больше не кормятся, потому что здесь и растет немного. Он построил себе небольшой дом, в нескольких часах пешего хода от города, где все дорого и шумно и где крутятся странные типчики. Может, была у него красивая дочь, как знать. Выкопал себе колодец, а в этих местах это искусство. И этого хватило. Колодец, хороший дом, немного богатств. Мать за такое не хвалит. Все дети суть едины. Не может быть так, что кто-то выкопает себе колодец, а у другого его нет. Да и что ему было делать? Взять колодец под мышку и отнести в город? Вот воду у него и забрали. Методом Деющих. А может, колодец сам пересох.
Я молчал.
– Это называется «кара гвоздями», – добавил он через миг. – В человека вбиваются большие гвозди, но так, чтобы он умер не быстро. Обычно молотом, как в бревно. Только часто такое делают на площади, чтобы все смотрели. В таком случае еще приказывают писать истины Праматери собственной кровью. Потом сажают его и вколачивают гвоздь прямо в череп. – Он постучал себя пальцем в темечко. – Полагаю, сделали это еще до переворота. Для устрашения. Поэтому он успел так высохнуть. И здесь был Деющий. Этот камень – проклятие. Говорят, он растет во рту у того, кто противится закону Подземной. Я слышал, что хороший Деющий умеет проделать такой фокус на расстоянии, если знает чье-то имя.
– Была сушь, – сказал неожиданно Брус. – В отчаянии люди делают всякое. Может, он отгонял тех, кто лишь пришел напиться? Может, он и правда был жаден? Кто знает, что тут случилось на самом деле?
Я не ответил, глядя на него. С некоторого времени Брус позволял себе такие замечания. На постое или в дороге. Внезапно, вдруг – выдавал нечто, что было достойно фанатичного амитрая, или отодвигал мясо и пиво. А порой просто искал оправданий для последователей Праматери. К следопытам тогда относился свысока. Потом это проходило, и Брус снова становился Брусом. Я не знал, просыпается в нем проклятый жрец Чекедей или это лишь моя подозрительность.
– Животных в сарай, багаж внутрь, Крюк – первая стража, – приказал командир. – Входим внутрь. Даже если это место покинуто, оно и дальше должно выглядеть точно так же. И пришло время нам поговорить, сын Копейщика. Тохимон.
Внутри было мрачно и холодно, лишь через дыру в потолке врывалось немного света. Низкий стол посередине и лавки вдоль стен были сделаны, как и само здание: из высохшей в камень глины, смешанной с соломой.
Н’Деле развел в очаге небольшой огонь, вынул из мешка орехи и тигель. Бенкей заслонил вход попоной и зажег небольшую лампу.
Мы сели за низким столом, за которым несчастный торговец сиживал некогда со своей семьей вокруг миски хишмиша с кашей.
– Вопрос таков: что дальше? – услышал я хриплый голос Снопа. – Мы дошли. До Нахильгила осталась пара часов марша. Я должен знать: что дальше, как действовать. Мы должны вот так просто войти в город? Зачем?
– Дальше, – отозвался Брус, – будет так: вы провели нас, как и приказал кай тохимон беглецов, Фитиль, сын Кузнеца. За это вам – честь и хвала. Теперь вы возвращаетесь к остальным кирененцам, а мы делаем то, что нам предназначено. Вдвоем мы привлекаем куда меньше внимания и имеем больше шансов. Четыре клинка ничего не изменят.
– Сын Полынника, прости, но я хотел бы говорить с Носителем Судьбы, не с тобой, – ответил следопыт. – У меня своя агиру. И это он здесь окунин, полевой командир. Это ему я должен служить, он – Носитель Судьбы, не ты. Пойми, нынче ты – уже не единственный последователь сына Копейщика. Если его миссия состоит в том, чтобы добраться в Нахильгил, мы убедимся, что вы туда доберетесь в безопасности – и потом уедем. Но если все так, как он мне сказал, – вы едете в Эрг Конца Мира, – то и мы отправимся с вами. У меня приказ: помочь ему выполнить миссию, чем бы она ни являлась. Так мне приказано, и этому я останусь послушным. Мосу кандо!
Они смотрели на меня, оба. Неподвижно и вопросительно. У Бруса в глазах был гнев, у Снопа – упрямство. Все зависело от того, что я скажу. Я – командир. Внезапно быть императором показалось мне куда легче, чем быть полевым командиром. Передо мной была не армия, тимены войска и провинции, а знакомые люди, готовые вцепиться друг другу в глотку по причинам, которые не были ясны и о которых знали лишь они сами. И еще было мое слово. Слово предводителя, по которому они поступят так, как я скажу, пусть бы им это и не нравилось.
– Самое время сделать выбор агиру, – сказал я. – Миг, когда кирененец сам решает, принять ему обязательства или нет. Ранее я полагал, что вы должны лишь доставить нас до Нахильгила. Фитилю потребуются все люди, каких он сумеет найти. Если бы нам и дальше нужно было красться по стране, Брус прав. Вдвоем нам, пожалуй, было бы легче. Но если нам удастся сделать то, что мы намереваемся, и если мы перейдем через пустыню, то покинем землю Праматери и известный нам мир. Окажемся в диких краях, и нам не будет нужды скрываться или красться. В такой ситуации лучше странствовать вшестером. Скажу откровенно: мне не хочется верить во все обряды Вопроса, судьбу, предназначенную мне Ведающими и прочие такие вещи. Но у меня нет выбора. Я делаю, что должен. Очень возможно, мы просто погибнем без надежды в песках пустыни – и столько-то останется от всех предсказаний. Поэтому так. Если следопыты решатся на подобную судьбу, мы возьмем их с собой, Брус. В делах, связанных с миссией, решать станешь ты. В делах, связанных с битвой и выживанием, – сын Плотника, разве что я прикажу иначе. Самые важные приказания отдаю я. Кто решится идти со мной дальше, остается. Кто нет – может уйти сейчас, снова перейти горы и присоединиться к кирененцам, идущим за Фитилем, сыном Кузнеца. Это касается всех. Думать можете, пока я не допью отвар. Мосу кандо!
Установилась тишина.
Н’Деле поставил передо мной жестяную пузатую чашу с двойными стенками и налил отвар из кипящего тигля.
Я сделал глоток. Отвар кебирийца был другим, чем те, к которым я привык, он экзотически пах какими-то специями и мелассой, но был вкусным.
Сноп смотрел, как я делаю глоток и отставляю чашу на стол, а после охватил ладонью кулак и поднял тот ко лбу.
– Агиру кано! – сказал.
– Агиру кано! – эхом отозвался кебириец и добавил: – Эндо, н’вензи.
