Мы идем по улицам. Ты шагаешь впереди, я следую за тобой. Мы несемся как сумасшедшие. Как будто опаздываем на свидание, которое ни в коем случае нельзя пропустить.
Идем и идем. Ты летишь вперед как одержимый. Я шлепаю позади, спотыкаюсь о булыжники мостовой и неровности тротуара, но ты не замедляешь шага. Чешешь вперед, как будто эта бешеная гонка — единственное средство сбросить с плеч давящую тяжесть, прекратить напряженный внутренний монолог, который я отлично слышу, хотя ты не раскрываешь рта и даже не оглядываешься. Ты не вынимаешь рук из карманов, и я знаю, что они у тебя сжаты в кулаки. Ты задеваешь плечами прохожих, толкаешь их, освобождая себе путь, злобно рычишь на неповоротливых зевак и мчишься одному тебе ведомым маршрутом. Голова твоя низко опущена, а во взгляде отчетливо видно безумие.
Мы летим мимо кафе, книжных магазинов, цветочных киосков, сувенирных лавок с майками и Эйфелевыми башнями, ноты не видишь ничего. На асфальте сидит горбатый полуголый карлик с протянутой рукой, демонстрируя прохожим свой горб, — ты его не замечаешь. Мы проходим мимо рекламного щита с девицей, уложившей белокурую головку на флаконы «Шанели номер пять». Девица улыбается, длинные пряди ее волос обвивают флаконы с духами. Внизу щита кто-то приписал: «От меня воняет». Посмотри, дергаю я тебя за рукав, ты только посмотри. Ты не реагируешь и продолжаешь нестись как угорелый. Мы ныряем под арки улицы Риволи, под фонари, в лампах которых отражается солнечный свет, разбрасывая вокруг оранжевые блики. Мы быстро идем по скользкой плитке мостовой, выложенной ромбами и квадратами. Возле отеля «Интерконтиненталь» рисунок плитки становится более сложным, многоцветным. Я замедляю шаг, уставившись на причудливое переплетение узоров. Мне надоело бежать за тобой, не желающим останавливаться.
Слушай, пошли ко мне, говорю я тебе, я заварю чаю, хорошего крепкого чаю, мы поболтаем, передохнем, ляжем рядом, ты и я. Мне столько всего нужно тебе рассказать. Я догнала тебя и повисла у тебя на руке, но ты даже не сбавил темпа. Продолжал лететь с тем же яростным напором.
Не спросил у меня, может, я устала.
Ладно, я так просто не сдамся. Слушай, опять начинаю я, я уже из сил выбилась, у меня ноги болят. Куда ты мчишься?
Не оборачиваясь, ты схватил меня за руку, притянул к себе и поволок вперед, заставляя приноравливаться к своему бешеному шагу.
Я споткнулась, чуть не упала, ты подхватил меня, приобнял за талию и повлек за собой, все дальше и дальше. Я пыталась рассказать тебе, как ужинала с матерью, но ты меня не слушал. Мыслями ты витал где-то далеко. Что мне оставалось? Я шла и шла, стараясь не отставать. Сумку забросила на плечо, чтобы не потерять на ходу, и семенила за тобой…
Я хотел вернуть себе прежнюю уверенность. Вновь обрести твердую и вместе с тем легкую походку, какой привык ходить вместе с ней по парижским улицам. В те времена, когда мир принадлежал мне.
Всегда одно и то же. Бывают дни, когда я ощущаю себя царем мира, сильным и непобедимым, способным поднять ее на руки и увести за собой на край вселенной. Я — такой же мужчина, как все остальные. Нет, лучше всех остальных. Но потом вдруг что-то происходит — ужин у родителей, например, или еще какой-нибудь пустяк — мне не понравится собственное отражение в витрине: неудачно зачесанная прядь, заломленный уголок воротничка, смятый плащ, — или я поймаю на себе чей-то ироничный взгляд, — и все, я больше не знаю, что и думать. Я теряю способность ходить, теряю кураж. Я больше не победитель. Мне конец. Я в себя больше не верю. Мне кажется, что окружающие смотрят на меня с жалостью. Я и сам вижу, какой я толстый, неуклюжий, неповоротливый. Полное ничтожество. Ловлю себя на том, что мне хочется встать спиной к стене и протянуть руку. Извините, не найдется ли пары франков, выручите бедолагу… Вот спасибочки, дамочка! Спасибо, мужик, не дал пропасть. Мне хочется исчезнуть. Я сам себе невыносим. Невыносим. Интересно, а она меня видит таким? Догадывается, что на самом деле я — жалкий неудачник?
Ты обнимаешь меня одной рукой, то приподнимая над землей, то подталкивая, то уводя от неизбежного столкновения с встречными прохожими. Смотришь прямо перед собой и несешься на всех парах, таща меня за собой как багаж. Вдруг ты остановился, прижал меня спиной к стене и привалился ко мне всем телом. Поднял мой подбородок, вынуждая смотреть тебе в глаза. Погрузил в меня свой черный безумный взгляд и поцеловал. От этого поцелуя посреди улицы, на виду у всех, я помертвела. Ты залез мне под куртку, задрал майку, добрался до груди. Нет, пожалуйста, не на улице же, тихо шепнула я, высвободилась из твоих рук и поправила на себе одежду.
— Ты стыдишься? Ты меня стыдишься?
— Не тебя… Нет, пожалуйста, перестань. Прошу тебя.
По улице Риволи едут машины. Туристы отчаянно жестикулируют, призывая такси, которые их полностью игнорируют. Слышны возмущенные восклицания на английском и японском. Из кондитерской «Анжелина» вышла компания старушек с коробками пирожных в руках. Тщательно подкрашенные, ухоженные. Такие чистенькие, что я на миг сама себе показалась грязной, ужасно грязной — из-за того, что ты лапал меня прямо на улице.
— Я устала! Ты идешь слишком быстро! Давай возьмем такси!
И мы опять пускаемся в безумную гонку неведомо зачем. Но теперь я отстаю от тебя примерно на метр, хотя ты этого даже не замечаешь. Я ни за что не стану тебя нагонять. Хочешь уходить — уходи.
Она меня стыдится, это ясно как день. Думает, что я спятил. Хочет со мной поговорить, успокоить меня, понять. Но я не нуждаюсь ни в чьем понимании. Я чувствую себя гораздо лучше, чем все те мужчины, что попадаются нам навстречу. Ей навстречу. Мне не нужна ее любовь-жалость. Я хочу, чтобы она любила во мне чемпиона. Я — лучший. Я — лучше всех остальных, которые не удостаивали ее даже взглядом. Она об этом не знает. Но я ей докажу. Женщины всегда требуют доказательств. Доказательств любви. Только она и я. Она и я. Иногда я ее ненавижу за то прошлое, которое было у нее до меня. Тогда мне хочется ее избить, удушить, чтобы последним, что она с изумлением увидит в этом мире, был мой взгляд.
Ничтожество! До тебя она познала слишком многих мужчин. Они заваливали ее подарками, деньгами, приглашали в шикарные рестораны. Где тебе тягаться с ними! Ну и что? Я возьму кредит в банке, и мы заживем на широкую ногу. У нее будет все, чего она ни пожелает. Да, именно так. Я полностью возьму на себя заботу о ней…
Ты резко остановился, и я схватила тебя за руку, вцепилась покрепче, не давая снова рвануть вперед. Потерлась щекой о твой рукав — мир? Ты выдернул меня из толпы, и мы укрылись за каменной колонной.
— Я решил. Отныне ты переходишь на мое содержание. Я один плачу за все. Мы снимаем большую квартиру. Будем жить вместе…
— Ты что, рехнулся? Я не нуждаюсь ни в чьем содержании! И в твоих деньгах не нуждаюсь!
И, не сдержавшись, добавила, хотя уже тише, чтобы не привлекать внимания толпы:
— Ты что, опять начинаешь? Неужели ты не можешь…
