Командовала, кого не любить.
Когда ты смотрел на меня, это она, а не ты, изучала меня взглядом. Когда ты заваливал меня подарками и окружал вниманием, ты делал это, чтобы понравиться ей. А ей всегда было мало, она хотела еще и еще.
И сейчас, глядя на меня в упор, ты видел не меня.
Ты видел свою мать, которой должен угождать снова и снова.
Каждая новая связь, каждый новый роман превращался для тебя в средство убежать от нее. Ты надеялся, что любовь поможет тебе от нее освободиться. Ты не мог любить — ни других, ни себя, — потому что она захватила все и закрыла тебе глаза, заткнула нос и уши.
Неужели она тебя терпит? Как только ей это удается? Ну, она просто уникум. Вот что сказала высокая брюнетка в книжном магазине.
Значит, ей удается терпеть твою мать, которую ты таскаешь с собой как тяжкий груз. Терпеть любовь втроем, при которой твоей девушке никогда не достичь нужных высот, чтобы понравиться ей, никогда не стать настолько совершенной, чтобы понравиться тебе.
А ты, в свою очередь, лезешь из кожи вон, лишь бы твоя любовь точь-в-точь воспроизводила любовь твоей матери к тебе, потому что она убедила тебя, что лучше этой любви ничего нет и быть не может.
Но разве я могу сказать тебе все это?
Не могу. Ты не готов.
Ты отпер дверь моей квартиры и втолкнул меня в прихожую.
Ты суетился, ты места себе не находил, все пытаясь понять, почему я вдруг замкнулась. Мерил шагами комнату, впечатывая в пол каблуки, кружил вокруг меня, засунув большие пальцы за ремень, глубже, еще глубже, и расставив в стороны локти жестом немого, в лоб заданного вопроса. И не спускал с меня настойчивых, решительных, злых глаз.
Ты не сказал, а пролаял:
— Вечно тебе мерещится всякая чушь! Что я такого сделал? Давай, говори! Это что, из-за той девицы в книжном? Из-за нее, да?
Но разве я могу рассказать тебе, что именно я увидела?
Нет, не могу.
— Опять я виноват? Ладно. Ты просто ищешь повод, чтобы порвать со мной, чтобы все поломать. Довольна? Ты по-другому не умеешь! Ты убиваешь любовь! Ты доводишь чужую любовь до пароксизма, а потом убиваешь ее!
Меня прошиб холодный пот. В душе зашевелились сомнения. А вдруг это очередная вражья выходка? Вдруг я ошиблась? Стала жертвой галлюцинации, умело срежиссированной моим извечным врагом? Что, если прекрасная сцена освобождения, разыгравшаяся в ресторане во время ужина с матерью, существует только в моем воображении?
Брат прав. Мы — неудачники. Мы неудачники, старушка, мы не способны на любовь, и не надо рассказывать себе сказки…
Но я же точно видела! Я видела, как она сидит у тебя на спине, точно злая ведьма. Я могла представить тебе подробный и обстоятельный отчет, описать рисовую пудру у нее на щеках, слежавшуюся розовой коркой, ее седые волосы, завитые в безупречный перманент, ее широкие руки в перчатках, сжимающие замшевую сумочку, ее тяжелые отечные ноги. Я ее видела!
Я ее видела…
Я сама видела или это враг подсунул мне ее образ?
Наверное, ты почувствовал, что ведешь себя слишком суетливо, и все твое возбуждение внезапно улеглось. Ты снова стал спокойным и уверенным в себе мужчиной. Любящим и способным мне помочь. Проскользнуть в приоткрывшуюся щель.
Или это опять козни врага?
Ты приблизился, обнял меня. Я еще держалась настороже, но не отпрянула.
— Я буду сильнее тебя! Сильнее всего на свете! Ты только не мешай мне. Доверься!
Я уткнулась тебе в грудь. Твои слова баюкали меня, усыпляя грызущие душу сомнения. Мне хотелось плакать, вылить на твою черную куртку литры теплой соленой воды. Как же я устала, как я устала. Я больше ничего не соображаю. Не представляю, за что уцепиться. И все же я сдержала себя. Слишком легкий выход, чтобы он меня устроил. Я еще не до конца убеждена, что ошиблась. И потом, я ведь веду расследование. Инспектор не плачет. Он копает. Собирает улики и свидетельства. Да. Надо опросить всех свидетелей.
— Я стану идеальным мужчиной! Я научусь тебя любить, помогу тебе не спеша прийти ко мне. Я больше никогда не буду тебя торопить и принуждать. Вот увидишь! Я буду любить тебя, как тебе этого хочется.
— Я вовсе не хочу, чтобы ты стал идеальным, — тихо сказала я. — Не в том смысле, какой ты вкладываешь в это слово… Я хочу, чтобы ты был собой. Таким, какой ты есть на самом деле.
Идеальный мужчина… А что это, собственно, такое? Мужчина, твердо стоящий на ногах и занимающий свою территорию. Далекий от совершенства, зато твердо знающий, кто он такой. Признающий свою ограниченность и свои плюсы. Не боящийся сказать: да, я такой, какой есть, и намерен извлечь из себя все лучшее, на что способен. Не стремящийся стать другим. Нравиться любой ценой. Нравиться другому человеку, чтобы забыть главное: что он всего лишь один из многих. Такой же, как все прочие.
— Проблема не в том, чтобы достичь совершенства. — Когда я заговорила, голос мой дрожал, как будто я собиралась открыть ему великую истину. — Проблема в том, чтобы признать, что ты не всесилен, и довольствоваться своей территорией. Тут я могу тебе помочь. Воспользуйся этим. Это ведь тоже называется любовью. Способ стать собой — благодаря женщине, которая смотрит на тебя и любит в тебе тебя самого, а не твой идеальный образ. Я хочу учиться этому вместе с тобой. Ради тебя и ради себя. Мне это нужно не меньше, чем тебе, ты же знаешь.
Он согласился. Он меня выслушал. Он мне пообещал.
В его глазах сверкало пламя счастья. Он взял на себя новую важную миссию.
— Сейчас мне хотелось бы побыть одной. Я устала, ужасно устала.
— Я тебе не помешаю. Просто посижу здесь. Буду смотреть, как ты спишь…
— Не надо, прошу тебя.
Я пыталась скрыть внезапно охватившее меня отвращение к нему. К старухе, которая третьей лишней затесалась между нами. У меня перед глазами все еще стояли ее широкие бедра, толстые ноги, лечебные чулки. Это она была возле меня, протягивая ко мне руки.
Чтобы меня задушить. Уничтожить.
— Постой, ровно две минуты назад ты говорил, что больше не будешь меня принуждать. Ты что, уже забыл? Единственное, о чем я тебя прошу, это просто слушать меня. Умоляю: просто слушай.
— Да я к тебе пальцем не притронусь! Я не хочу тебя оставлять…
Я покачала головой и начала потихоньку теснить его к двери. Я подталкивала его крупное, тяжелое, громоздкое тело, от которого в моем доме стало тесно. Он упирался, пытался вывернуться, вернуть себе проигранную территорию.
— Ну пожалуйста, — тихо ныл он, похожий на наказанного ребенка. — Ну пожалуйста…
— Нет. Я не хочу. Только не сегодня.
— Значит, между нами все кончено?
— Вовсе нет. Просто мне нужно немного времени. И пространства.
