Когда Клаузевиц постиг эту идею, единственным видом ограниченных целей, которые он имел в виду, были, по его собственным словам, «завоевания на границах вражеской страны», такие как Силезия и Саксония для Фридриха Великого, Бельгия в его собственном военном плане и Эльзас – Лотарингия в плане Мольтке. Сейчас очевидно, что такие цели не являются действительно ограниченными, и тому есть две причины. Во-первых, такая территория обычно является органической частью вражеского государства, иначе говоря, настолько важна для него, что он захочет использовать неограниченные усилия, чтобы ее сохранить. Во-вторых, у противника не будет ни одного стратегического препятствия для использования всех своих сил, чтобы достичь этой цели. Для того чтобы полностью удовлетворить концепции ограниченной цели, необходимо одно из двух условий. Первое: она должна иметь не только ограниченную площадь, но и ограниченную политическую важность; второе: она должна быть стратегически изолирована или поддаваться практической изоляции посредством стратегических операций. Если это условие не выполняется, любая из воюющих сторон, и Клаузевиц сам это видел, в силах при желании перейти к неограниченной войне и, игнорируя территориальную цель, нанести удар в место сосредоточения сил противника и заставить его прекратить свою деятельность.
Кроме того, если мы будем рассматривать войну только между граничащими государствами, в которой целью является захват территории на одной из границ, мы не получим «родовой» разницы между ограниченной и неограниченной войной. Граница между ними в любом случае нестабильна и не способна придать классификации основательность. Собственно говоря, здесь вопрос в степени, а не в виде. Если, с другой стороны, мы будем рассматривать и войну между мировыми империями, разница сразу же станет органичной. Владения, лежащие за морями или в удаленных концах малозаселенных территорий, попадают в совершенно другую категорию, нежели ограниченные цели, рассматриваемые Клаузевицем. История показывает, что они никогда не обладают такой же политической важностью, как территории, являющиеся органичной частью европейской системы, и могут быть изолированы с помощью военно-морских операций, при создавшихся условиях для действительно ограниченной войны.
Жомини подошел к этой мысли, но четко ее не сформулировал. В главе «О великих вторжениях и дальних экспедициях» он указал, что далеко не безопасно применять условия войны между граничащими друг с другом государствами к тем случаям, когда воюющие стороны разделены большим пространством – сухопутным или морским. Он пребывал в нерешительности, рассматривая морской фактор, чувствовал, что он создает существенную разницу, но так и не сумел разобраться, какую именно. Его концепция взаимодействия флота и армий никогда не поднималась выше их фактического сотрудничества в пределах взаимной досягаемости на удаленном театре военных действий. Жомини имел в виду помощь, оказанную британским флотом Веллингтону на Пиренейском полуострове, и мечты Наполеона об азиатских завоеваниях, причем столь далекие экспедиции считались в то время невозможными, разве что в сотрудничестве с мощным флотом, который мог бы обеспечить для армии вторжения последовательные передовые базы. О значении изолирующих и превентивных функций флота он не упоминал.
Даже при рассмотрении заморских экспедиций, к которому он пришел в итоге, его понимание проблемы не стало четче. Интересно, что чисто континентальный взгляд так и не позволил ему правильно оценить проблему, и, посвятив более тридцати страниц перечислению заморских экспедиций, Жомини, как и Клаузевиц, даже не упомянул о завоевании Канады. Именно оно является основным примером того, как слабая военная держава добилась успеха, используя ограниченную форму войны, и навязала свою волю сильной державе, сумев действиями военно-морского флота обеспечить безопасность своей страны и изолировать территориальную цель.
Чтобы получить точное представление о действительно ограниченных целях, нам придется покинуть континентальные театры и перейти к смешанным или морским войнам. Следует рассмотреть такие случаи, как Канада и Гавана в Семилетней войне, Куба в испано-американской войне, когда с помощью военно-морских операций стала возможной полная изоляция цели. Необходимо также упомянуть о таких примерах, как Крым и Корея, где достаточная изоляция была достижима благодаря протяженности и сложности вражеских наземных коммуникаций, а также стратегической ситуации поставленной на карту территории.
Эти примеры также могут проиллюстрировать и выделить второй отличительный признак такой войны. Как уже было сказано, чтобы цель считалась действительно ограниченной, необходима сила не только для изоляции, но и для обеспечения обороны дома, способной поставить заслон неограниченному контрудару. Во всех упомянутых выше случаях это условие существовало. В них воюющие стороны не имели общих границ, что чрезвычайно важно. Не приходится сомневаться в том, что, если две воюющих стороны имеют общую границу, более сильная из них всегда может перейти по своей воле к неограниченной войне.
И не важно, насколько удалена ограниченная цель и насколько просто ее изолировать. Процесс возможен и в том случае, когда воюющие стороны разделены нейтральным государством, потому что на территорию слабой нейтральной страны всегда можно вторгнуться, если цель достаточно важна. Когда нейтральное государство является сильным, всегда остается возможность сделать его союзником.
Таким образом мы приходим к последнему высказыванию – о том, что ограниченная война возможна только между островными государствами или государствами, разделенными морем, и только когда государство, желающее начать ограниченную войну, имеет преимущество на море и может обеспечить не только изоляцию удаленной цели, но и невозможность вторжения противника на свою территорию.
Мы, наконец, пришли к истинному смыслу и величайшей военной ценности того, что мы называем превосходством на море, и имеем возможность прикоснуться к секрету успеха Англии в борьбе с государствами, многократно превосходящими ее в военной силе. Очень хорошо, что в первую очередь этот секрет открылся англичанину. Но следует отметить, что без доктрины Клаузевица смысл известного изречения Бэкона не до конца понятен. «Определенно, – говорил великий елизаветинец об опыте первой имперской войны, – кто имеет преимущество на море, обладает большой свободой и волен принимать такое большое или такое малое участие в войне, какое захочет. Те же, кто сильнее на земле, тем не менее постоянно попадают в затруднительное положение». Трудно точнее определить важность доктрины Клаузевица. Ее основная истина обозначена ясно: ограниченные войны зависят не от вооруженной силы воюющих сторон, а от количества этой силы, которое они могут или хотят собрать в решающем сражении.
Остается только сожалеть, что Клаузевиц не мог взглянуть на мир глазами Бэкона и всесторонне доработать свою доктрину. Он стремился сформулировать теорию, которая объяснила бы все войны, и верил, что сделал это, но так и не узнал, каков был его успех и насколько широка область, которую он сумел охватить. Судя по всему, Клаузевиц до самого конца не был уверен, что нашел объяснение одной из самых непостижимых проблем истории – английской экспансии, – во всяком случае, насколько она была обязана успешным войнам. То, что маленькая страна со слабой армией сумела захватить самые желаемые районы земли, причем сделать это за счет величайших военных держав, – это парадокс, с которым военные державы мириться не желали. Явление казалось делом случая – случайностью, не имеющей никакой основы в основных законах войны. Именно Клаузевиц, сам того не подозревая, открыл объяснение этого явления, разъяснив нам силу, присущую ограниченной войне, когда условия и средства благоприятны для ее использования.
