Принято считать, что современное развитие военной организации и транспорта позволяет континентальным державам игнорировать подобные угрозы. Наполеон игнорировал их в прошлом, но только подтвердил истину, что в войне игнорировать угрозу – значит создать возможность. Такие возможности могут раньше или позже представиться. Как утверждали маститые британские военные специалисты, внезапность вовсе не является обязательным условием начала таких операций. Обычно приходится создавать определенную ситуацию или дожидаться удобного момента – слишком часто из-за собственной неготовности или недостаточной решительности, чтобы воспользоваться первой же представившейся возможностью.
Случаи, в которых такое вмешательство оказалось наиболее действенным, можно разделить на два класса. Во-первых, это внедрение в военный план, который противник разработал без расчета на нашу интервенцию и которого он неуклонно придерживается на начальном этапе. Во-вторых, это вмешательство с целью лишить противника плодов победы. Такая форма весьма действенна, поскольку неограниченные войны не всегда решаются уничтожением армий. Обычно остается сложная работа, связанная с последующим покорением народа измотанной армией. Вмешательства небольшой свежей силы с моря в таких случаях обычно достаточно, чтобы решить исход дела, как это было на Пиренейском полуострове и, по мнению некоторых авторитетов, могло быть во Франции в 1871 году.
Подобное предложение может показаться ересью, поскольку грешит против принципа, порицающего стратегический резерв. Мы говорим, что все доступные силы должны быть развернуты в самый ответственный период борьбы. Никто с этим и не спорит. Это сущая правда, когда речь идет о конфликте между организованными силами, но в отсутствие доказательств мы имеем право усомниться в справедливости утверждения относительно утомительного и деморализующего периода, который следует за столкновением армий.
Глава 6
РОЛЬ СИЛЫ В ОГРАНИЧЕННОЙ ВОЙНЕ
Элементы силы в ограниченной войне близки к аналогичным составным частям, присущим обороне. Можно сказать, что как правильное использование обороны иногда может позволить меньшей силе добиться своей цели, выступая против силы превосходящей, так и правильное использование ограниченной формы войны может обеспечить слабому в военном отношении государству успех в борьбе с более сильным. Причем таких примеров слишком много, чтобы их можно было отнести к случайностям.
Очевидный элемент силы заключается в том, что при благоприятном географическом положении мы имеем возможность, используя военно-морской флот, ограничить численность войск, с которыми предстоит иметь дело армии. Мы действительно можем использовать флот, чтобы изменить неблагоприятное соотношение наземных сил в свою пользу. Но помимо этой практической причины есть и другая, корни которой уходят в первые принципы стратегии.
Дело в том, что ограниченная война позволяет использовать оборону без ее обычных недостатков в степени, невозможной в неограниченной войне. Эти недостатки, главным образом, заключаются в том, что она имеет тенденцию отдавать инициативу противнику и лишает войска радостного возбуждения, вызванного наступлением. Но в ограниченной войне, как мы увидим, этого может и не быть, и, если без этих жертв мы сможем действовать в основном в обороне, наша позиция станет в высшей степени сильной.
Утверждение не допускает сомнений. Даже если мы не вполне согласны с доктриной Клаузевица о силе обороны, можно, по крайней мере, принять ее модификацию, сделанную Мольтке. Он утверждает, что сильнейшая форма войны – то есть форма, которая экономически способствует высшему проявлению силы в данных войсках, – это стратегическое наступление в комбинации с тактической обороной. Это в самом деле условия, которые может дать ограниченная война, если театр и метод выбраны правильно. Следует помнить, что использование этой формы войны предполагает возможность, благодаря высшей степени готовности и мобильности или удобному географическому положению, закрепиться на территориальной цели, прежде чем противник сумеет собрать силы, чтобы помешать. Сделав это, мы получаем инициативу, и противник, предположительно не имеющий возможности атаковать нас дома, должен согласиться с нашим началом, попытавшись изгнать нас. Мы находимся в положении, позволяющем встретить атаку в районе по своему выбору и использовать все возможности контратаки, которые предоставят нам его утомленные наступающие войска. Предполагая, что территориальная цель окружена морем, а наш противник не обладает преимуществом на море, такие возможности непременно представятся и, даже если не будут использованы, затруднят главную атаку. Отличный пример – нервозность русских во время их наступления в глубь Ляодунского полуострова, вызванная опасностью контрудара со стороны залива Печили.
Ситуация, которую создает этот метод ведения боя, характеризуется тем, что наша главная стратегия – наступление, то есть наше главное движение – позитивно и имеет целью оккупацию территориальной цели. Малая стратегия, которая следует далее, должна быть в общих чертах оборонительной, призванной, пока противник старается вытеснить нас, накопить максимальную энергию контратаки, соотносимую с нашими силами и возможностями.
Если мы считаем, что благодаря всеобщему соглашению в современных условиях сухопутной войны больше невозможно провести границу между тактикой и малой стратегией, мы имеем в свою пользу для всех практических целей идентичную позицию, которую Мольтке считал важным элементом сильнейшей формы войны. Можно сказать, что наша большая стратегия – наступление, а наша малая стратегия – оборона.
Если к тому же ограниченная форма войны имеет этот элемент силы выше, чем неограниченная форма, очевидно, правильно использовать более изнурительную форму и когда цель ограниченна, так же как и правильно использовать оборону, когда цель негативна и мы слишком слабы для наступления. Этот пункт очень важен, поскольку является прямым отрицанием текущей доктрины о том, что в войне может быть только единственная допустимая цель – уничтожение средств сопротивления противника и что первоочередной целью всегда должны являться его вооруженные силы. Встает вопрос: не является ли иногда нерациональным стремиться прямо к последующей цели войны?
Несмотря на все то, что об этом говорили Клаузевиц и Жомини, преобладает мнение, что вопрос допускает только один ответ. Фон дер Гольц, например, подчеркивал, что уничтожение противника всегда должно быть целью современной войны. По его мнению, «первый принцип современной войны» состоит в том, что «непосредственная цель, против которой должны быть направлены все наши усилия, – это вражеская армия». А у принца Крафта есть максима, что «первой целью должно быть уничтожение вражеской армии. Все остальное – оккупация страны и т. д. – находится на втором плане».
Здесь автор признает, что процесс оккупации вражеской территории – это операция, отличная от уничтожения вооруженных сил противника. Фон дер Гольц идет дальше и протестует против обычной ошибки, заключающейся в рассмотрении уничтожения главной вражеской армии как синонима полного достижения цели. Он утверждает, что, согласно существующей доктрине, хорошо, «когда два воюющих государства отличаются примерно одинаковой природой». В случаях, когда оккупация территории должна быть произведена как отдельная операция, не требующая предварительного разгрома вражеской армии, и если условия таковы, что можно оккупировать территорию с выгодой, предварительно не нанеся поражение врагу, это определенно вопрос педантизма – настаивать, чтобы на завтра было отложено то, что можно сделать сегодня. Если речь заходит об оккупации всей территории противника или даже ее существенной части, немецкий принцип, конечно, хорош, но далеко не все войны таковы.
