Настойчивое требование соблюдения принципа «уничтожения» и даже его преувеличение в свое время было ценным, поскольку предотвращало возврат к старым, дискредитировавшим себя методам. Но он выполнил свою функцию, и слепая приверженность ему, без учета принципов, на которых он основан, имеет тенденцию низводить военное искусство до поединка дубинками.
Клаузевиц, во всяком случае, как указывал генерал фон Кеммерер, был слишком грамотным солдатом, чтобы связывать себя столь абстрактным предположением во всей его современной незрелости. Если бы дело обстояло так, для более слабого государства было бы в любом случае невозможно вести успешную войну против более сильного, а этот вывод опровергается историческим опытом. То, что высшая форма войны, такая как наступление, является более радикальной, представляется определенным, если, конечно, условия позволяют ее использовать. Но Клаузевиц, и это следует помнить, четко утверждает, что такие условия предполагают наличие у воюющей стороны, использующей высшую форму, большого физического или морального превосходства или находчивости и инициативы – внутренней склонности к большим опасностям. Жомини так далеко не зашел. Он, конечно, вычеркнул бы «внутреннюю склонность к большим опасностям», потому что, по его мнению, именно она заставила Наполеона злоупотребить высшей формой войны себе на гибель. Как мы видим, история не меньше, чем теория, не поддерживает идею одного ответа, и создается впечатление, что даже в Германии начинается противодействие истинному учению Клаузевица. Поясняя его, фон Кеммерер говорит: «Поскольку большинство самых выдающихся военных авторов нашего времени поддерживают принцип, заключающийся в том, что в войне наши усилия всегда должны быть предельными и что намеренное использование низших средств демонстрирует слабость, я считаю своим долгом заявить, что широта взглядов Клаузевица вызывает у меня высшую степень восхищения».
Если быть точным, Клаузевиц утверждал следующее: когда условия неблагоприятны для использования высшей формы войны, захват небольшой части вражеской территории может рассматриваться как правильная альтернатива уничтожению его вооруженных сил. Но он считал эту форму войны чем-то вроде хитрости, уловки. Его чисто континентальные взгляды не позволили ему понять, что вполне возможны ситуации, когда цель будет действительно настолько ограниченна, что низшая форма войны окажется более эффективной и экономичной. В континентальной войне, как мы уже видели, такие случаи вряд ли возможны, но при значительном влиянии морского фактора они заявляют о себе во весь голос.
Тенденция британцев выбирать низшую или ограниченную форму войны всегда была выражена так же ясно, как противоположная тенденция на континенте. Отнесение этой тенденции, как иногда делают, к унаследованному недостатку военного духа было бы противоречием в отношении весьма впечатляющих достигнутых с ее помощью результатов. Нет никаких оснований объяснять ее чем-то другим, кроме как здравомыслием при выборе формы войны, наилучшим образом соответствующей условиям существования британцев. Их благоразумие и проницательность настолько развиты, что они обычно применяли именно ограниченную форму войны не только в том случае, когда ее целью являлась точно определенная территория, но и когда обоснованность ее применения была менее очевидна. Как уже говорилось в предыдущей главе, британцы применяли ее, причем в основном успешно, и действуя вместе с союзниками на континенте для неограниченной цели, то есть когда общая цель – уничтожение общего врага.
На деле выбор между двумя формами зависит от обстоятельств каждой конкретной ситуации. Необходимо определить, является ли политическая цель действительно ограниченной, можно ли свести ее, если она ограниченна лишь теоретически, к конкретной ограниченной цели и способствуют ли стратегические условия успешному применению ограниченной формы.
Теперь нам требуется определить эти условия с максимальной точностью, и лучше всего это сделать, изменив наш метод на реальный и приведя конкретный пример.
Проще и нагляднее всего это сделать на примере войны между Японией и Россией. Перед нами – типичная ситуация: маленькая страна, навязавшая свою волю великой стране, не разгромив ее – иначе говоря, не уничтожив ее силу сопротивления. Подобное было Японии не по силам. Поскольку повсеместно на континенте уничтожение врага считалось единственной допустимой формой войны, действия Японии, рискнувшей вступить в войну, посчитали безумием. Только в Англии, с ее традициями и пониманием, чего островное государство может достичь, используя низшие средства, считали, что у Японии были все шансы на успех.
Пример является тем более удивительным, потому что все считали истинную цель войны абстрактно неограниченной. Во многих странах верили, что в действительности война должна была решить, кто будет доминировать на Дальнем Востоке – Россия или Япония. Как и Франко-прусская война 1870 года, Русско-японская война имела внешний вид того, что немцы называли «испытанием сил». Такая война, прежде всего, стремится к полному уничтожению одного противника другим. В этом случае не было никаких сложностей, связанных с союзниками, – их и быть не могло. Англо-японский договор
[12] изолировал борьбу. Что же касается исключительно боевой мощи, можно сказать следующее. После окончания войны мы склонны приписывать ее результат моральным качествам и профессиональной подготовке победителей. Эти качества, конечно, сыграли свою роль, и их значение нельзя приуменьшать, но кто станет утверждать, что, если бы Япония попыталась воевать с Россией так, как это сделал Наполеон, она бы достигла хотя бы такого же результата? Она не имела перевеса, который Клаузевиц назвал основным условием, предшествующим попытке уничтожить врага – применению неограниченной войны.
К счастью для Японии, обстоятельства не требовали применения таких неограниченных средств. Политические и географические условия были таковы, что она смогла свести нематериальную цель отстаивания своего престижа к совершенно конкретной форме территориальной цели. Вторжение русских в Маньчжурию угрожало включением Кореи в состав Российской империи, что японцы считали гибельным для своего положения и будущего развития. Сохранение целостности Кореи было бы внешним и очевидным признаком ее способности утвердиться в качестве великой тихоокеанской державы. Абстрактная ссора Японии с Россией выкристаллизовалась в конкретную цель, таким же образом, как ссора западных держав с Россией в 1854 году выкристаллизовалась в конкретную цель – Севастополь.
В случае с Японией непосредственная политическая цель была очень хорошо приспособлена для использования ограниченной войны. Благодаря географическому положению Кореи и наличию больших, плохо освоенных территорий, отделяющих ее от центра Российского государства, она могла быть практически полностью изолирована действиями военно-морского флота. Более того, здесь выполнялось условие, которому Клаузевиц придавал первостепенное значение, – захват конкретного объекта не только не ослабил оборону Японии, но и существенно усилил ее позицию. Операция была наступательной по сути и замыслу и одновременно, как захват Фридрихом Великим Саксонии, прекрасно сработала в отношении обороны. Япония не только не открыла свое сердце, но сделала его практически неприступным. Причина проста: благодаря большому расстоянию до двух русских арсеналов – Порт-Артура и Владивостока – и проходу, контролируемому японцами, положение русского флота было очень слабым. Единственным способом исправить ситуацию была организация базы в корейских проливах. Россия уже давно пыталась добиться этого дипломатическими средствами, ведя переговоры в Сеуле. Стратегически целостность Кореи была для Японии столь же важна, как целостность Бенилюкса для Великобритании, только в случае Бенилюкса, поскольку эти страны было практически невозможно изолировать, возможность прямого воздействия Великобритании всегда была сравнительно невелика. Португалия с ее непревзойденной в стратегическом отношении гаванью в Лиссабоне была аналогичным случаем в прежних океанских войнах Великобритании, и, поскольку ее можно было в какой-то степени изолировать от извечного противника англичан силами военно-морского флота, им там всегда сопутствовал успех. В целом можно сказать, что, несмотря на успехи, которых Великобритания достигла в длинной серии войн, которые велись на ограниченной основе, ни в одной из них условия не были такими благоприятными, как те, что сложились для Японии. Ни в одной из них главное наступательное движение не было настолько благоприятным для домашней обороны. Канада ничего не добавила к английской линии обороны своей страны, а в Крыму наше наступление настолько явно оставило без прикрытия Британские острова, что англичанам срочно пришлось дополнять свою операцию против ограниченной цели отправкой боевого флота для контроля выхода из Балтийского моря, чтобы предотвратить опасность неограниченного контрудара
[13].
