Ли Минь не удостоила его ответом, взяв Софию за руку, и заговорила с нею твердым голосом, нависая над девушкой, словно собралась вдохнуть в нее дух обратно, если тот вдруг надумает покинуть тело. Со временем к одним и тем же повторяемым словам добавилась просительная интонация, хотя их смысл и не мог пробиться сквозь туман, сгущающийся в его сознании.
– Это не… – Николас попытался встать на ноги, но мир вокруг завертелся, бросая его обратно. – Нас… не взять…
Кольцо на руке раскалилось, когда он почувствовал, что собственное тело его не слушается. Николас осел на пол, борясь с тем, как свет вокруг него мерк, сходя на нет, пока от мира ничего не осталось, кроме благословенной пустоты.
Проснулся он от резкой жалобы левого плеча – дразнящие, настойчивые уколы возвращали его в сознание каждый раз, как он пытался соскользнуть обратно во тьму.
Он лежал на животе, прижатый щекой к граням напольной мозаики. К тому времени, как его зрение прояснилось, а голову удалось освободить от заполнившей ее ваты, Николас с тревогой понял, что кто-то постоянно и совершенно нефигурально колет его в спину.
– Ты… – его попытка оторваться от земли встретила твердое сопротивление: чья-то рука играючи придавила его обратно.
– Лежи смирно, пока я не закончу, – проворчал голос. – Или хочешь, чтобы я случайно пришила тебе шею к плечу? Хотя, может, так и красивее будет.
Ли Минь. Его взгляд метнулся в другую сторону. Со своего места он едва мог видеть Софию – она все так же лежала на полу. Маленькие бутылочки, травы и пилюли были убраны в сумку, но теперь Ли Минь искала в ней что-то другое, бормоча себе под нос. Когда она вернулась, ее прикосновения были такими же грубыми и равнодушными, как и раньше.
– Ты что… дала мне что-то… чтобы я отключился? – спросил он сквозь сжатые зубы. За время службы на море ему зашили по меньшей мере двенадцать разрезов, но привычность чувства, будто тебя сшивают из кусков, словно куклу, не делала его легче.
Ли Минь наклонилась вперед, и он смог разглядеть ее лицо с поднятыми бровями.
– Нет. Ты очень слаб – и не только телом, как я погляжу, но и умишком.
Он проследил за ее взглядом туда, где на грязи распласталась его рука. Кольцо смотрелось во мраке татуировкой.
– Чепуха, – ответил он, а кольцо раскалилось и сжалось. Пробежавшая по телу волна тошноты мгновенно лишила чувствительности нижнюю половину тела. Николас дернулся, вскидываясь как лошадь.
– Успокойся, – приказала Ли Минь. – От физического напряжения яд лишь начнет действовать быстрее. Я могла бы спросить, на что ты это выменял, но и так знаю. Ты был глуп, но еще глупее избегать условий своего договора. Что она тебе приказала?
– Убить, – пробормотал он.
– А! Жизнь за жизнь, значит.
– Ты могла бы… предупредить нас, – сказал он, позволяя горечи просочиться в его голос.
– Мне и в голову не приходило, что ты окажешься настолько глупым, чтобы идти до конца, – просто ответила она.
– Глупым, – согласился он. – И отчаявшимся. Где мы?
Ли Минь продолжала свое дело.
– В некрополе Ватикана. В 1499 году.
Он протер глаза, стирая въевшиеся пыль и сажу. Значит, он не ошибался, чувствуя, что они спускаются сквозь круги ада в темное сердце земли.
В дальнюю стену оказался вмурован еще один саркофаг, и Николас вяло подумал, не переместили ли они бедного «жильца» из места упокоения наверху в эту… камеру. Важнее, решил он, выяснить, кто эти «они».
– Это твое… укрытие? – спросил он. Разговор хотя бы отвлекал от боли.
– Да. Оно принадлежит части моей семьи – роду Хемлоков, я хочу сказать, – Ли Минь придавила ладонью голую спину Николаса, удерживая его. Последний приступ боли был, по крайней мере, коротким – она завязала нитку, которой зашивала рану, и сочувственно похлопала его по голове.
Он не чувствовал в себе сил для этого, но все же заставил себя сесть, не желая оставаться в невыгодном положении, распластавшись на полу. У Айронвудов и Линденов были секретные дома и тайники – стоило ли удивляться, что чем-то подобным обладала и семья Хемлоков.
Ли Минь снова неодобрительно фыркнула, укладывая его обратно.
– Его использовали для хранения сокровищ и документов, пока не забросили. Кое-кто продал мне тайну за вознаграждение.
– Довольно неудобное укрытие, я бы сказал, – заметил Николас, потирая загривок. Преодолевать карфагенскую суматоху, чтобы добраться сюда…
– Оно заброшено в каждой эре вплоть до двадцатого века. А в Папский город, как тебе известно, ведет много, очень много проходов. Три только в этот год.
Он этого не знал, но все равно кивнул.
– И каков же твой план, если не доставить нас Айронвуду?
– Она без сознания, а ты слаб, как ягненок, – напомнила Ли Минь. – Вы доверяли мне до сих пор. Я хочу получить возмещение за украденное у меня золото, но еще мне любопытна ваша цель, к которой вы так стремитесь. Как она связана со многими нитями, колеблющимися сквозь века.
– Мы уже его потратили. Твое золото. Без остатка. Нам нечем торговаться с тобой.
– У тебя есть это золото, – она показала на кожаный шнурок у него на шее: с Эттиной сережкой. – Ничего себе «нечем»!
Рука Николаса сжалась вокруг сережки.
– Подумаешь только прикоснуться к ней – потеряешь больше, чем руку.
Ли Минь с сомнением поглядела на него, жалостливо подняв брови.
– Но можешь взять вот это, – с надеждой предложил он, протягивая руку с кольцом. К ней полностью вернулась чувствительность, движения ее были необычно скованными, но она хотя бы слушалась. Возможно, он действительно просто потянул мышцу, как и думал изначально.
– Мне пришлось бы отрезать палец, отчего ты бы умер еще быстрее.
Ад и проклятие. Это соответствовало предупреждению Белладонны.
– Где ты раздобыл этот оберег? – спросила она спустя мгновение, показывая на стеклянную фигурку, подаренную ему.
– Дал один мальчик, – ответил он.
– Незнакомец?
– Да, и что с того?
Она пожала плечами.
– Ничего. И все. Он пожелал тебе безопасности и удачи. Это дорогого стоит. Не расставайся с ним за меньшую цену, чем твоя жизнь.
– Если оно столь ценное, почему не хочешь взять его в счет нашего долга?
– Дурень: волшебная сила не в самом предмете, а в помышлении, стоящем за ним. Когда оберег перешел из руки в руки, было сотворено желание. Я не могу украсть его, как не могу забрать свет звезд.
Что-то в ее словах ошеломило его, напугало до глубины души. Мне не следовало принимать этот дар. Кто нуждался в защите больше того ребенка?
